Такси за линию фронта - Станислав Кочетков

пятидесяти под горку, — он так, думаю, отроду ездить был не приучен. И слава богу, что все у нас получилось, что через два часа подняли дежурную медсестру, ворвались туда, где нужно было получать лекарства — и Ару сразу укололи. Проверили кровь прибором — и укололи.

А я поехал по ночному воюющему городу домой. Поехал, останавливаясь на каждое требование ночного патруля, представляясь Волькой и, благодаря позывному, практически не теряя времени. Комендантского часа еще не было, точнее, любое время суток в городе было такое же, как комендантский час. На окраинах не затихали артобстрелы, иногда что-то выло над головой и взрывалось в стороне, не было тогда столько беспилотников, зато летали настоящие штурмовики и бомбардировщики, и с каждой высотки, террикона, даже просто холма небо расчерчивали очереди трассеров — чаще не попадая, но не бесполезно: отпугивая небесных упырей от целей, от мирных жителей и беженцев из захваченных мест, пытавшихся уснуть под звуки стрельбы, потому что завтра тоже надо жить, работать, совершать и творить новый день…

2. Поездочка

Выскочили из-за поворота, глядь — в лесу люди голосуют. Вроде как в туристов одеты, штормовки, кеды, рюкзаки, но все равно разные мелочи в глаза лезут: тут кеды плюс ситцевое платье и модная городская женская сумка через плечо, там рюкзак вместе с чемоданом. Беженцы. Через поле и через лес из Славянска выходили. Мигнул фарами, мол, «увидел, кого надо направлю», — и погнал дальше. В этот раз уже не смогу помочь, со мной пассажир из тех, кто профессионально не любит попутчиков.

Смотрю в зеркало заднего вида — а все-таки мой «Сеат Панда», такой маленький снаружи, но такой просторный изнутри, чем-то напоминает испанский галеон. Нет, по размеру, конечно, он поместится в капитанской каюте, зато как он проносится мимо стоящих на обочине, как пассажирка гордо восседает на алькантаре из кожи молодого дерматина… Там местами до ниток вытерлось, а все равно кажется — простор и богатство. Да и я сам за рулем «Сеата» — явно не за рулем «Фиата». Нет, не гидальго, конечно, но при моем лишнем весе и размерах склонился над рулем, как падре над молитвенником.

Вообще-то для перевозчика такой пассажир, как эта — ей разве что мантильи на макушку да веера в руку не хватает, — золото. Едет один, вещей везет мало, платит исправно, не торгуясь. Но то, что посреди горя и разрухи кто-то «варит свои дела», и потому вроде как и ты оказался хоть чуть-чуть, но таким же «деловаром» — напрягает. Как-то грязно на душе становится, если вдруг перевозчик сродни «сакартвело».

Я уж и не вспомню, где и кто впервые назвал их «сакартвело», хотя и по-другому называли, «гамарджоба» и «генацвале». Но точно знаю за что. За то, что перевозчик вроде меня нужен этим шустреньким сухоньким старушкам с матерчатыми сумками или толще-чем-полным миловидным дамам «вокруг сорокета» с пакетами, в которых вроде как свертки ткани, лишь для одного: пересечь линию фронта. И до посадки к перевозчику, и после высадки такие дамы передвигаются на крутых тонированных джипах с грузинскими номерами. И, как правило, эти же джипы незаметно сопровождают перевозчика до линии фронта и встречают после нее. Иногда и помочь могут, вмешаться в непредвиденность. Вот за номера грузинские и за то, что при таком уровне доходности, которая позволяет все это сотворить, они сами через ленточку не ездят, и прозвали этих, наличку в больших объемах перевозящих, — гамарджоба, генацвале или сакартвело.

А почему именно наличку — да были случаи, не со мной, врать не буду, но вроде как у каждой из таких дамочек от двухсот-трехсот тысяч до нескольких миллионов… И не факт, что в гривнях. И случись чего — те, чьи это деньги, сразу и найдутся, и «впишутся», хоть с той стороны фронта, хоть с этой. И свидетелей, как ты понимаешь, в живых не оставляют.

Вот сидит сзади, смотрит горделиво, выглядит моложаво, правда, лишнего весу как бы не поболее, чем у меня. Ярко-рыжий волос густой, не факт, что не крашеный, но пышный и ниже плеч. Голос хороший, оперный, вкус как подбор репертуара тоже присутствует, когда до посадки меня ожидала, не знала, что на нее смотрю, пела, да так, что за душу брало. Может, поэтому сразу ее и огорошил, наученный прежним опытом:

— Под руку водителю ничего не говорить и ни о чем не спрашивать! Или молчать всю дорогу, или говорить только тогда, когда я спрошу: «Вопросы? Что-то сказать хотите?» Иначе штраф двести гривень за каждое слово — и машина останавливается просто в голом поле до уплаты штрафа. Согласны с такой постановкой вопроса? Нам через кучу блокпостов ехать, обстановка иногда по несколько раз на дню меняется, где закончится одна власть и начнется другая, никто не знает, в пути тратить время не буду. Если согласны — едем, нет — ищите другого перевозчика.

Обиделась. Надулась, как ячмень под глазом на ветреную погоду, но поехала. Видно, своих денег нету, но до такой степени нету, чтобы за слово по двести гривень платить? Или деваться совсем некуда, вот и с таким грязным делом, как чужие деньги возить, связалась?

А кто я такой, чтобы чужую жизнь судить? Она честно выполняет свои обещания, вот и ты будь до предела честен и скрупулезен! Да и что греха таить, из четырех поездок одна у меня выпадает на «сакартвело», а это чаще, чем у других перевозчиков. Везет, или это они меня ценят и любят? А не в гробу ли окажемся с такой любовью?..

Впрочем, в одном деле нам уже повезло, мы уже на стороне ДНР, из сети укропских блокпостов выскочили. Не все знают окрестности пионерлагерей вокруг Брусино, вот и я не знал бы, если бы в далекой юности здесь не пионервожатил…

Сбросил скорость до семидесяти, открыл окно, закуриваю. Смотрю в зеркало заднего вида — в глазах вопрос. Ладно, я не гордый, более того, мы ведь специально не оговаривали про «курить в машине», должен дать не только себе минутку поблажки, но и болтушке выговориться:

— Хотите закурить? Угостить сигаретой? Что-то спросить хотите? Где-то километров пять проблем не предвидится, можно.

— А почему вы тех людей не подобрали? — а сама тонкие длинные ароматизированные вытащила и на ходу прикурить пытается, но машину подбрасывает, и руки у нее явно сами зажигалку держать научены меньше, чем у мужчин прикуривать.

— Давайте сделаем так. Я сейчас остановлюсь, а вы аккуратно пересядете вперед. Тут и пепельница