Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

— Другим новые со склада выдадут, а нам — шиш с маслом, — вздохнув, ответил боцман. — Жить-то как-то надо, командир!

— Смотри, Федотыч, попадетесь — огребете новый срок. Да еще вредительство какое-нибудь пришьют, все тогда попляшем.

— Авось не попадемся. А попадемся — знать, судьба такая. Никогда ведь наперед не угадаешь, где она тебя за глотку возьмет.

— Тоже верно, — в свою очередь вздохнул Павел, отчего-то вспомнив привезенный Волосюком нынче в обед ящик. — Слушай, Федотыч, а тротил-то вы куда девали?

Боцман пожал плечами.

— Куда было приказано — в машинное, стало быть, отделение.

— Черт, — сказал Лунихин, — вот не было печали! Взорвет нас этот свиномордый, как пить дать взорвет!

— Этот? — боцман равнодушно сплюнул в воду. — Нет, этот не взорвет. Я, Пал Егорыч, глаза его видел. Это ж вертухай, он сроду пороха не нюхал. Привык, понимаешь, что все кругом с головы до ног в дерьме, а он в шоколаде. А ныне что же получается — и он, как все? Да его чуть кондратий не обнял, когда он сообразил, что помирать-то вместе с нами придется! Нет, даже и не думай, нипочем не взорвет. Лейтенант — тот мог бы, потому что сопляк еще и цены собственной жизни не знает, орленок-комсомолец… А этот — ни за что. Сам не взорвет и лейтенанту не даст. Убьет, а не даст. Но, ежели сильно беспокоишься, — добавил он, помолчав, — можно Свищу сказать.

Он это дело в два счета оформит так, что комар носа не подточит. Тротил утопит или на берегу припрячет, камней в ящик напихает, и вася-кот. А если сержант хватится, с нас и взятки гладки: мы-то почем знаем, как ты ухитрился вместо тротила полный ящик камней с базы притаранить? Может, ты его, тротил свой, по дороге пропил и с нами не поделился…

— Не надо, — подумав, сказал Павел. — И вообще, прекращайте вы со Свищом эти свои дела. Ишь, снюхались старый с малым! Кончайте партизанить, вы не в тылу врага, тут кругом свои.

— Они-то, может, и свои, да только мы вроде чужих получаемся…

— Кончайте, — твердо повторил Павел. — Это приказ.

— Ну, раз приказ, значит, считай, кончили. Да и нужды-то особенной вроде уже нет. Что надо было, все достали. Теперь бы только торпеды да патронов для пулемета…

— Это будет, — пообещал Павел. — Что-что, а торпеды вам со Свищом воровать не придется.

— И слава богу, — сказал боцман. — А то я все думаю: как же мы ее попрем-то, такую махину?

Павел непроизвольно фыркнул, представив, как Федо-тыч и Свищ, спотыкаясь и сдавленно матерясь, волокут на плечах с базы неподъемно тяжелую торпеду. Боцман тоже хмыкнул, довольный тем, что его шутку оценили.

— Ну что, командир, утро вечера мудренее? — спросил он.

— Пожалуй, — сказал Павел и встал.

Где-то высоко-высоко прогудел самолет — судя по басистому звуку, бомбардировщик или транспортник. Павел невольно посмотрел на часы, хотя и так знал, что "самолет не тот: тот, о котором он думал, наверняка был уже очень далеко.

Адмирал Фридрих фон Ризенхофф обладал ярко выраженной, прямо-таки эталонной арийской наружностью — высокий, атлетического сложения блондин с твердыми, правильными чертами лица и серо-стальными глазами, которые при ярком дневном освещении отливали холодной голубизной. Он спустился с борта субмарины по легкому металлическому трапу и после обмена официальными приветствиями пожал бригаденфюреру руку. Его непромокаемый морской реглан отменно гармонировал с кожаным плащом Хайнриха фон Шлоссенберга, а разлапистая морская кокарда своим блеском решительно затмевала грозную эмблему СС, что украшала фуражку бригаденфюрера.

Шлоссенберг испытал легкий укол неприязни, осознав, что отныне так будет всегда. План фюрера начал осуществляться. Ризенхофф был первой ласточкой, означавшей, что скоро причалы подземного бункера перестанут пустовать, а многочисленные жилые помещения наполнятся людским теплом и шумом разговоров, которые ведут между собой вернувшиеся из похода подводники. Фридрих фон Ризенхофф и Хайнрих фон Шлоссенберг были равны по званию и положению, но только номинально. Отныне первую скрипку предстояло играть адмиралу — командиру расквартированного на базе отдельного отряда субмарин нового образца, который должен был стать стальным наконечником разящего копья, нацеленного в самое сердце русского Севера. Замысел подводной атаки на Мурманск принадлежал бригаденфюреру, но осуществит его Ризенхофф. Это он стяжает лавры победителя и благосклонность фюрера, а Хайнрих фон Шлоссенберг свою работу выполнил: бункер построен и готов принять и разместить до двух десятков субмарин с экипажами. Они будут уходить в море и возвращаться с победой, а бригаденфюреру СС Хайнриху фон Шлоссенбергу предстоит играть малопочтенную роль хозяина постоялого двора, в котором расквартирована воинская часть: поддерживать помещения в порядке и следить за тем, чтобы постояльцы ни в чем не знали отказа. Он — комендант, его дело — охрана, снабжение, соблюдение режима секретности, связь… да, и еще предстоит акция по уничтожению заключенных. Последние работы скоро завершатся, и в полосатых рабах полностью отпадет нужда.

Второстепенная роль Шлоссенберга была во многом определена выбором, который сделал фюрер, вверив командование отрядом адмиралу Ризенхоффу. Фридрих фон Ризенхофф начинал служить под командованием адмирала Канариса, когда тот еще не стал шефом абвера, и был достойным учеником прославленного флотоводца. На его счету было уже много побед, он был представлен фюреру, и тот лично вручил ему Железный крест — высший знак воинской доблести. Шлоссенбергу доводилось пересекаться с ним по службе, и он знал: лучшего выбора фюрер сделать не мог. Адмирал Ризенхофф был военным новой школы и сочетал острый ум и талант командира с отчаянной дерзостью, отличавшей его от представителей старшего поколения и весьма ими не одобрявшейся. Кого-то другого Шлоссенберг мог бы подчинить своему влиянию и отодвинуть на второй план, но Ризенхофф сам мог отодвинуть на второй план кого угодно; они друг друга стоили, и оба об этом прекрасно знали, относясь друг к другу с должным уважением, окрашенным легкой ревностью.

Стоя на причале, адмирал бросал по сторонам любопытные, изучающие взгляды, оценивая плоды трудов своего старого знакомого Хайнриха фон Шлоссенберга и покойного начальника строительства майора Штирера. При виде группы заключенных в полосатых робах, разгружавших прибывшую накануне баржу с горючим, его рот брезгливо искривился: ему, военному моряку, вряд ли когда-либо приходилось вплотную сталкиваться с этим аспектом войны, и соседство, пусть и кратковременное, с вшивыми гефтлингами его, разумеется, не радовало.

— Как прошло плаванье, Фридрих? — спросил Шлоссенберг.

Они были на «ты» уже не первый год, старательно поддерживая видимость приятельских отношений.

— Так же, как и всегда — тесно, душно и чертовски опасно, — небрежно ответил адмирал. — Ты ведь тоже прибыл сюда на субмарине, Хайнрих, а значит, понимаешь,