В боях за Дон - М. Н. Алексеенко

В ушах у них тонкое, комариное пение мембраны, глаза прикованы к земле: больше они не должны ничего видеть и слышать. Пожалуй, это самое трудное в бою — идти впереди всех и не поднимать глаз, не видеть, не смотреть на противника, хотя бы тысячи винтовочных дул глядели тебе в самое сердце. Но «чижики» держатся здорово. Вот они уже поравнялись с дзотами, вот уже прошли их и движутся на Татарский. Гитлеровцы прохлопали, мин здесь нет.

Проспав свой берег, противник увлекся нашим. Пулеметные струи, словно вода из пожарного шланга, пляшут перед глазами, и над амбразурой ревут мины, одна из них влетает в ход сообщения… Нас отбрасывает к стене. Убит корректировщик-минометчик. Пыль и дым застилают глаза, запоздалые дубовые листья кружатся в снежном вихре. Но надо смотреть. Вот уже вторая втягивается в хутор, проскочила.

В этот момент на высоту за хутором гитлеровцы бегом выносят батарею тяжелых минометов. Поняли. Первый залп выбрасывает столбы воды, второй черным дымом затягивает тропинку. И как раз там, где нужно проходить моей первой саперной.

— Бегом, — кричу, — бегом…

За грохотом боя ничего не слышно. Машу рукой — не замечают. Впереди роты — старший лейтенант Бабушкин, он останавливается на минуту перед стеной разрывов, словно размышляя, и эта минута кажется мне вечностью, от волнения кусаю ногти. Но вот Бабушкин поворачивает голову и бросает через плечо краткое приказание, в тот же момент рота принимает левее, за дома… Через минуту первые бойцы выскакивают под кручу. Молодец, Бабушкин, благополучно…

Меняем наблюдательный пункт. С Калининским покончено, там остался только Губарев. В редком лесу передвижения не скрыть, оказавшаяся без работы батарея минометчиков подгоняет нас по пятам. Открытый берег, около четверти километра. Напротив, на обрыве, — вражеский пулеметчик и автоматчик, чертова парочка, и я перед ними, как ванька-встанька на белой скатерти. Сначала пригибаюсь, потом перехожу на гусиный шаг, затем ползу. Пули повизгивают вокруг, белые стружки снега затягиваются в кольцо, слышу их шелковое шипение… В этот момент всем телом припадаю к земле, за воротник шинели брызжет сухая, подрезанная пулями травка. Пока лежу — румыны теряют меня из виду и начинают охоту за ординарцем и адъютантом, следующими позади. Тогда еще бросок, шесть-семь метров, и снова передышка. Ординарец беспокоится — не ранен ли я. Машу рукой — нет, еще здравствую.

Вваливаюсь, наконец-то, в щель. Мокрый, потный… Противник осатанел от злобы, шарит поверху разрывными и трассирующими. В щели — целое «общество»: красивая белокурая девушка — военфельдшер, лейтенант, связист, инструктор политотдела. Кто-то даже пытается развести костерик для удобства «приезжающих на войну».

Но засиживаться некогда, нужно двигаться дальше. Игра начинается сначала…

Стрелки вклинились во вражескую оборону, заняли Татарский, высоты справа и слева. И вдруг — катастрофа: мощной контратакой гитлеровцы выбили стрелковую роту с правой высоты на левый берег. Открываются тыл и фланг других рот и подразделений. Командир группы капитан Малышевский поминает всех святых.

— Капитан, — обращается он ко мне, — как саперы?

— А что, помочь?

— Выправлять… и поскорее…

Вызываю по телефону своего заместителя, старшего лейтенанта Юру Кондратюка, который ближе всех находится к месту прорыва:

— Приказать старшему лейтенанту Борисову: атакой закрыть брешь. Исполнение немедленно. Связь держать во чтобы то ни стало.

Пятьдесят шесть «чижиков». Винтовки и два автомата. Они привыкли воевать молча — ночью, минами. И вот развертываются в цепь, все командиры — в строю. Не ложась. Не пригибаясь. Стреляя на ходу. Девять минут небывалой атаки. Высота гудит от криков, от разрывов, изрыгает пламя, как вулкан.

Юра Кондратюк, ростовчанин, носил баки. Все, даже генерал, звали его Пушкиным. Еще он любил стрелять из пистолета — куда ни приезжали, он ухитрялся организовать черное стрельбище. И вот он сам ведет саперов в атаку. Осколок дробит ему ногу. Он падает на колени, вытягивает пистолет — смешное оружие в громовых раскатах боя — к вершине:

— Вперед, саперы, вперед!

Прямое попадание мины. Юра убит. На его месте вырастает старший лейтенант Борисов — молодой, озорной. У этого тоже причуда: чтобы казаться солиднее, носит короткие пшеничные усики типа «Чарли Чаплин». Как-то я дал ему выговор за озорство. Два дня он не показывался в районе штаба, на третий явился с «выгодным предложением»: он нашел два склада итальянских боеприпасов, один в нейтральной полосе, другой на переднем крае итальянцев. Он лично подорвет их, а я за это «подчищу биографию» — сниму выговор. Операцию решил провести днем, так как именно в эту пору итальянцы наименее бдительны. И подорвал. Пришел в роту черный от копоти, исцарапанный.

— Честный расчет, товарищ капитан, — сказал он. — Выговорчик прикажете писарю Коваленко вычеркнуть?

Конечно, вычеркнул…

Теперь он подхватывает оборвавшуюся команду Юры:

— Саперы, вперед! — и, по своей солдатской слабости, прибавляет трехэтажный «стимул».

Убит командир отделения сержант Осипов, редкий образец дисциплины и спокойствия, первоклассный подрывник. Отделение ведет сержант Свечихин, великий мастер плотнического ремесла. Убит. Отделение ведет сержант Хрисуля, с месяц назад раненный в разведке под Вешками и, как Мокринский, сбежавший из медсанбата. Сержант Овчинников прикалывает немецкого пулеметчика, берет на руку пулемет и ведет огонь по ходу.

Внезапно Борисов появляется на НП, несмотря на мороз, в гимнастерке и мехжилете. Лицо потемнело, пшеничные усики, потеха батальона и соблазн казачек, мокры от снега.

— Разрешите узнать, товарищ капитан: как мне — переждать маленько или двигаться дальше?

— А где противник?

— Не мог догнать… Люди сорок шесть километров прошли.

— А кто на высоте? — почти кричит от нетерпения Малышевский.

— Сперва были мы, а теперь там старшина Смирнов собирает трофеи. Мы продвинулись на километр вперед и занимаем вторую линию вражеских окопов…

Малышевский бросается к телефону:

— Батарея?.. Огонь по вызову отменить, там уже наши. Когда успели? Ну успели, да и все тут. — И к Борисову: — Опоздал бы на две минуты, я бы тебе показал, как терять связь! А теперь, что сказать? Молодцы саперы! Чем поддержать?

— Стрелков вернуть, чтобы хоть правый фланг прикрыли… И патроны.

Гитлеровцы идут в контратаку. Саперы отбивают. Пауза. Минометный огонь хлещет вхолостую — враги не видят, не знают, где именно находится Борисов. Вторая контратака… Зловеще чернеет степь бесчисленными фигурами. Кончились гранаты и патроны, взвод Ситникова полуокружен. И тогда «чижики» вылезают из окопов и с криком «ура», без единого выстрела, идут в штыковую атаку…

Гитлеровцы оробели, нервы их не выдержали…

Ночь. Приказ — отойти. Боевые действия закончились. Отходят левая, центральная и затем правая группы. Борисов прикрывает отход, выносит убитых и раненых. Кстати, стремительность атаки буквально спасла нас от потерь — мы имеем только пять убитых