В боях за Дон - М. Н. Алексеенко

— Выходите! Быстро!

Капитана и солдата усадили в кузов, между штабелями ящиков с бутылками, следом за ними прыгнули разведчики. Домарацких с гвардии сержантом сели в кабину, и грузовик быстро покатил в степь, откуда белыми влажными волнами накатывался туман.

Командир бригады остался доволен языком: несмотря на свою интендантскую службу, немецкий капитан оказался довольно осведомленным и выложил все, что знал о силах немцев в Тацинской. Пленного увели. Командир бригады, заложив руки за спину, несколько раз в раздумье прошелся взад и вперед возле своего танка, остановившись, посмотрел на часы. До начала атаки, назначенной генералом Бадановым, оставались считанные минуты.

Три бригады с трех сторон подошли к Тацинской. Четвертая изготовилась к броску на станицу с севера — через хутор Таловский. 130-я бригада с юга и юго-востока нацелилась на железную дорогу Морозовская — Тацинская и узел шоссейных дорог юго-восточнее Тацинской; 54-я бригада, действуя с запада и юго-запада, должна была нанести удар по главной цели рейда — аэродрому.

В семь часов тридцать минут в мглистом, туманном небе сверкнула красная ракета — сигнал атаки. И следом в шлемофонах командиров прозвучало долгожданное:

— Пятьсот пятьдесят пять. Вперед!

АТАКА

В хате было совсем темно. В соседней комнате мерно тикали часы. Слышалось ровное дыхание матери.

Гриша Волков сел в постели, прислушался, соображая, как незаметно, не разбудив никого, выбраться на улицу. Сегодня они с дружком Васей Мыльниковым договорились покататься на коньках. За окном мелькнула какая-то тень. Что это? Наклонившись, Гриша торопливо шарил руками под кроватью: искал валенки. Мать, в одной рубашке, поднявшись, чтобы взглянуть, что за шум, только растерянно воскликнула:

— Ты куда?

Но Гриша был уже на улице. Из соседней хаты выскочил дружок — Вася. Вертя головами, они старались разобраться, в чем дело. Гриша толкнул приятеля:

— Смотри. Что это?

Прямо на них, лязгая гусеницами, надвигался огромный танк. Ребята кинулись в сторону: так и раздавить могут. И в это время их расширенные от страха и удивления глаза различили на зеленой броне большую пятиконечную звезду:

— Наши! На-ши!

Обдав ребят снежной пылью, танк стремительно промчался мимо, за ним второй, третий… Десантники в белых маскхалатах, прильнувшие к броне, махали мальчикам, что-то кричали. Вася тревожно схватил Гришу за руку.

— Куда ж это они? Там пушки…

— Верно. — И, выскочив на дорогу, он отчаянно замахал руками, закричал: — Э-эй! Туда нельзя, там батарея!

Танк на полной скорости затормозил. Откинув люк башни, поднялась высокая фигура, густой простуженый голос сердито произнес:

— Что вы, пацаны, путаетесь под ногами? Чуть не задавил.

— Там, в кустах, немцы. Возьмите нас, мы покажем дорогу.

— Ну, это другое дело. Давайте сюда на броню. Мигом! Поехали.

Гитлеровцы заметили советские танки слишком поздно, когда они появились у них за спиной. Расчет одного из орудий попытался развернуть его, но… миг — и хрустнула под гусеницами сталь. Уничтожив вражескую батарею, танки устремились дальше. И на головной «тридцатьчетверке», тесно прижавшись к бойцам, напряженно, так что ветер вышибал слезу, всматривались вперед, размахивая руками, показывая танкистам дорогу, закадычные дружки Гриша Волков и Вася Мыльников.

Вася и Гриша повернули было домой (они б и в пекло готовы были кинуться, да бойцы решительно ссадили их с брони), но вспомнили, что недалеко, в совхозе, тоже гитлеровцы и могут ударить в спину нашим. И снова мечутся на дороге маленькие фигурки, машут руками: предупредить, помочь, вдруг не знают, не подозревают об опасности…

Часовые в тяжелых мохнатых шубах до пят, в шапках с опущенными ушами переминались с ноги на ногу на площадках вагонов: крепок русский мороз. Станция тонула в густом тумане. Сквозь туман едва проглядывались составы с пузатыми цистернами с горючим, длинные платформы, на которых металлическими рыбами лежали фюзеляжи самолетов. Составы стояли здесь давно, и на черные нитки рельсов серебристой пылью лег снег. Часовые на площадках скучали. Но вот они обеспокоенно зашевелились. Их встревожили далекая дробь пулеметов за станицей, взрывы. Беспокойство сменилось растерянностью, когда на станцию ворвались советские танки..

Сквозь узкие прорези триплексов сидевший за рычагами управления Михаил Босак видел, как немцы посыпались с площадок вагонов в снег, как вздрогнул и окутался белым паром паровоз, пытаясь стронуть с места тяжелый, чуть ли не на полкилометра растянувшийся состав. В шлемофоне прозвучал разгоряченный боем голос командира батальона капитана Нечаева:

— Дай им как следует. По паровозу бей, по паровозу!

У самого локомотива встали черные столбы разрывов. Охрана станции отстреливалась беспорядочно. Десантники, прильнувшие к броне, меткими очередями снимали одного фашиста за другим.

Вскоре стрельба на станции утихла. Танкисты захватили пятьдесят новеньких самолетов, цистерны с горючим, составы со снаряжением, рождественскими подарками для оккупантов. Тут же штабелями лежали бомбы. Не удалось фашистам воспользоваться ими!

Сейчас главное — вперед, туда, где по огромным бетонным плитам сухо шуршит поземка. Скорее, пока немцы не успели поднять в воздух самолеты, овладеть аэродромом!

А там пока все было спокойно. Утро стояло туманное и холодное, и летчики спали на квартирах: полеты на сегодня были отменены. Только начальство было озабочено: столько грузов на станции скопилось для окруженной армии Паулюса — и вот, как назло, непогода. Скучала охрана на аэродроме: что может грозить в глубоком тылу?..

Появление советских танков в Тацинской явилось полнейшей неожиданностью для гитлеровцев. Уцелевшие офицеры и солдаты вспоминали об этом с ужасом.

Вот что писал один из них — Курт Штрайти — в своей статье «О тех, кто вырвался из преисподней»:

«Утро 24 декабря 1942 года. На востоке брезжит слабый рассвет, освещающий серый горизонт. В этот момент советские танки, ведя огонь, внезапно врываются в деревню и на аэродром. Самолеты сразу вспыхивают как факелы. Всюду бушует пламя. Рвутся снаряды, взлетают в воздух боеприпасы. Мечутся грузовики, а между ними бегают отчаянно кричащие люди. Все, что может бежать, двигаться, лететь, пытается разбежаться во все стороны.

Кто же даст приказ, куда направиться пилотам, пытающимся вырваться из этого ада? Стартовать в направлении Новочеркасска — вот все, что успел приказать генерал.

Начинается безумие… Со всех сторон выезжают на стартовую площадку и стартуют самолеты. Все это происходит под огнем и в свете пожаров. Небо распростерлось багровым колоколом над тысячами погибающих, лица которых выражают безумие.

Вот один Ю-52, не успев подняться, врезается в танк и оба взрываются со страшным грохотом в огромном облаке пламени.

Вот уже