Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

Там, наверху, куда уже не вскарабкаешься, осталась плоская, открытая на все четыре стороны равнина, по которой можно идти, а при желании даже бежать — долго, очень долго, без малейшего риска сорваться и полететь, дрыгая ногами и теряя опорки, навстречу гибели. Да, собаки бегают быстрее, и далеко по открытому месту, наверное, не убежишь, но здесь-то фрицам и вовсе не понадобится за тобой гоняться, и собаки тут ни к чему — сам, без собак, свернешь себе шею в наилучшем виде…

Добравшись до глубокой расщелины с относительно пологим, изобилующим удобными выступами дном, Лунихин остановился, чтобы немного передохнуть. Во время спуска он старался не смотреть вниз, сосредоточив все свое внимание на том, что находилось непосредственно у него под ногами, и теперь, развернувшись лицом к протоке, попытался на глаз оценить, сколько еще осталось.

К его удивлению, осталось не так уж и много. Края расщелины ограничивали обзор, но пирс был виден как на ладони, вместе с пришвартованным сторожевым катером. Нахохлившийся, как воробей, часовой на корме действительно оказался пехотинцем в серой шинели и пилотке с опущенными ушами. Винтовка торчала у него под мышкой, как градусник, озябшие кулаки были, как в дамскую муфту, засунуты в рукава. Часовой стоял неподвижно и, кажется, подремывал вполглаза под доносящееся откуда-то сбивчивое, визгливое пиликанье угодившей в неумелые руки губной гармошки.

Оценивая обстановку, Павел мысленно посетовал на пресловутую немецкую аккуратность. На пирсе не было ни сложенных штабелями ящиков, ни бочек с горючим — ровным счетом ничего, кроме голого рыжего железа, как будто это был летний причал для прогулочных катеров на каком-нибудь морском курорте. Чтобы пройти по нему незамеченным, нужно было превратиться в муравья, а еще лучше — в микроба. Да, именно в микроба, потому что микроскопами личный состав непобедимого вермахта пока что, слава богу, не оснащен. Правда, на то, чтобы проделать такой путь, микробу наверняка не хватит жизни, и до конечной цели путешествия доберутся разве что его далекие потомки…

Прервав полубредовые раздумья Лунихина, часовой на катере зашевелился, вынул руки из рукавов и закурил. Пуская по ветру легкий белесый дымок, он с праздным и скучающим видом задрал голову и явно от нечего делать окинул рассеянным взглядом угрюмую панораму нависших над протокой морщинистых каменных стен. На какой-то короткий миг глаза его встретились с глазами окаменевшего, уверенного, что на этом все кончено, Павла. Взгляд часового равнодушно скользнул мимо; потом немец вздрогнул, осознав мелькнувшую перед ним картину: вросшее в камень серо-рыжее изваяние с чем-то вроде кирки в руке, похожее на уродливую глиняную скульптуру, воздвигнутую каким-то вымершим древним народом и неизвестно каким образом уцелевшую до наших дней. Часовой резко обернулся, машинально схватившись за винтовку, но поразившее его видение уже исчезло. Солдат снова сунул «маузер» под мышку, тряхнул головой и протер глаза свободной от сигареты рукой, после чего стал прохаживаться взад-вперед по палубе, попыхивая дымком и время от времени изумленно покачивая головой: привидится же такое средь бела дня!

Павел подождал, пока сердце перестанет бешено колотиться в груди, а дыхание восстановится, и осторожно выглянул из-за камня. Проклятый фриц, из-за которого Лунихина едва не хватила кондрашка, уже скрылся из вида за обернутым пятнистым брезентом бесформенным горбом орудийной башни. «3-зараза фашистская. Шею сверну, гад!» — дрожащими от холода и пережитого страха губами с трудом выговорил Павел, и его обещание вовсе не было пустой угрозой — именно это он и собирался сделать, если еще хоть чуточку повезет.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что расселина ему попалась на диво удачная, прямо как по заказу. Становясь все глубже и шире, она спускалась к самой воде, заканчиваясь крошечным, размером с обеденный стол, усеянным щебенкой пляжем. Вскоре ее край окончательно скрыл Павла от посторонних глаз, и он, почти не таясь, спустился на берег. Полдела было сделано; осталась вторая половина, которая обещала стать гораздо более трудной и опасной, чем первая.

Он позволил себе с минуту посидеть на камнях, отдыхая и собираясь с силами перед тем, что больше всего напоминало попытку самоубийства, а потом, заранее стискивая зубы в предвкушении смертельного холода, быстро, чтобы не передумать, скинул с себя робу и опорки. Он засунул куртку, плоскую полосатую шапочку и обувь в штаны, добавил туда же увесистый, килограммов на восемь, угловатый булыжник, завязал штанины тугим узлом и осторожно подобрался к самому краю пляжа. До воды было с полметра; Павел лег животом на холодный острый щебень, опустил вниз руку с узлом и разжал пальцы. Черная как смоль, глубокая вода беззвучно приняла тряпичный узел, который в последний раз мелькнул в прозрачной толще проступающими сквозь грязь полосками и исчез навсегда. По поверхности расплылось облачко глинистой мути, которое вскоре бесследно рассосалось.

Отступать было некуда, да и незачем. Прихватив кирку («Какое же судно без якоря?» — мелькнула при этом неуместно шутливая мысль), Павел бесшумно соскользнул в воду.

Ледяной, нестерпимый холод обжег тело, мгновенно добравшись до самого нутра. Дыхание перехватило, сердце, казалось, перестало биться, и Павел понял, что может умереть от разрыва сердца прямо сейчас, не протянув и тех несчастных пяти минут, в течение которых человек, оказавшийся за бортом в здешних широтах, остается в живых. Но сердце выдержало, забилось ровно и мощно, дыхание вернулось, и Павел, набрав в грудь как можно больше воздуха, нырнул и поплыл, отчаянно работая всеми четырьмя конечностями, туда, где у временного металлического пирса дремал сторожевой катер.

Глава 8

Эрих Фогель, рядовой батальона береговой охраны, третья рота которого полгода назад была откомандирована для несения караульной службы на ближних подступах к объекту «Волчье логово», бросил еще один взгляд на расселину в береговом обрыве, где несколько минут назад ему привиделось что-то невообразимо несуразное, в последний раз изумленно качнул головой, пожал плечами и, чтобы поскорее забыть о странном видении, перешел на другой борт катера.

Сюда уже добралось солнце. Оно скупо, едва ощутимо пригревало; затянутая брезентовым чехлом орудийная башня защищала от пронизывающего ветра, от нагретого солнцем брезента тоже исходило приятное тепло. Вокруг, как всегда, было тихо, лишь где-то далеко, вероятно в доте на той стороне протоки, сбивчиво и неумело повизгивала губная гармоника. Рядовой Фогель заступил на пост всего час назад, впереди была бездна времени, не заполненного ничем, кроме скуки и этого действующего