Такси за линию фронта - Станислав Кочетков

из одного тейпа, или как он у них называется. То есть родственники. И секс между родственниками… А вдобавок и Камиль, и Гюльнара в детстве в одной и той же религиозной школе при медресе учились, только Гюльнара закончила, когда Камиль поступил. И вообще это медресе вызывает множество вопросов у крымских властей.

Так что закрыли Камиля в КПЗ до выяснения, и мой тягач на штрафплощадку. И на допросы Камиля по два раза в день тягали, предлагая написать чистосердечку. Больше двух недель просидел он, пятнадцать суток. А мне Волька сразу же отдал ключи от своей «Панды», и я в тот же день домой, в Донецк.

И пошла работа с Камилем. Единственные, кто приезжал к нему с посещением, были дед Коля и бабка Галина, Галина Филипповна. И каждый раз, входя в камеру для посещений, начинали с «охальник и блудодей», переходили к «а как же тебя бросить, мы ж тебе сами напророчили», а Галина Филипповна каждый раз — «я твоя Пиковая Дама». А потом кормили. И шурпой казачьей, и долмой, и пирожками — им как раз электрическую духовку дальнобои оставили, а большой казан у них уже был. И, каждый раз, еда и посещения — под совестливую промывку мозгов. А я к нему из Донецка два раза муфтия, хазрата и имама Донбасса, привозил, Рината. Первый раз на Курбан-байрам, как раз когда их мусульманский пост закончился, тогда же Николай Фомич с Галиной Филипповной им шурпу привезли. А второй раз через неделю, поговорить о смысле жизни и закрепить результат.

Так что когда через пятнадцать суток за ним приехал Муха и Камиля выпустили, первым делом он, признаться, отмыл и обслужил мой тягач. А потом на этом тягаче поехал к своим благодетелям — к Николаю Фомичу и Галине Филипповне. И с ними — к их сыну, в госпиталь. А потом вместе с ними же — в храм, в главный мариупольский, Покрова Богородицы. А в Донецке сразу в мечеть, к главному муфтию.

И вот там вот, под мечетью, к нему попросилась на «подвези» ополченка в пикселе, офицер МГБ, между прочим. И бежал от нее Камиль, забыв не только закрыть дверь, но даже и выключить двигатель тягача. Бежал, выпучив глаза, ничего не видя, даже нас, которые в двадцати метрах стояли. Пробежал, чуть не толкнув Муху плечом и не останавливаясь. И потом, вечером, пришел ко мне каяться, мол, потерял тягач, оставил — а через два часа на месте не оказалось. Но врать не стал, все честно рассказал, потому я его успокоил, мол, люди — добрые, а тягач уже в парке.

А я Вольке проспорил. Он сразу сказал, что именно это и будет. Так что теперь у меня задача: или капремонт ходовки и двигателя его «Панды», или отыскать ему «Рено Клио». Желательно, года 2008-2009-го, не раньше. Сможешь мне помочь чем?

* * *

Я сразу напрягся: опять этот Волька, и опять он прав до, как женщина — после! А потом, еще раз вспомнив весь Димкин рассказ, вдруг расслабился. Ну или понял, что делать хорошие дела, а тем более подарки сразу двум своим друзьям, много приятнее и полезнее, чем дуться и обижаться. И сразу вспомнил, что моей жены Люськи подруга как раз недавно трепалась, как бы так продать свой «Рено Символ» 2009 года, потому что хочет купить китайский джип, а денег не хватает.

Но ведь «символ» — почти та же «клио», только не хэтчбэк, а седан, с багажником! В общем и целом, осталось узнать все расклады — и можно еще и жене, и ее подруге сделать приятное.

— Н-ну, клио не знаю, н-но й-если устроит с-седан — то же, но с б-багажником, постараюсь п-помочь!

И сам удивился, с чего это вдруг заикаться меньше стал!

Часть четвертая. Павка. Корчагин

1. Павка

Дверь не успела закрыться за моей спиной, и я услышал:

— Он псих, идиот или провокатор?

— Скорее первое. Но очень эффективный. Потому и ничего серьезного не поручаем. Только наблюдение, только сбор информации, тут ему нет равных…

«Блин, ну вот опять, в который раз… Я же вправду хотел как лучше!» — в ярости и на грани отчаянья шагнул в лифт. Единственный лифт в этом городе. Подумайте сами, на весь город — единственное здание с лифтом! Бывшая больница! В городе на «Ж» в области на «Г». Как же я его ненавижу! Впрочем, как и все переполненные ждунами новоприсоединенные территории…

Выскочил из лифта пулей. Забыв про трость в руке, прохромал через полутемный кондиционированный холл. Забыв, что хотел отдышаться в прохладе — бегом, только вперед. И вывалился прямиком в жару, в дико яркое солнце, парную влажность, удушающе горячий ветер и раздолбанный асфальт. И тут же ударил по ушам гудок в порту — полдень.

Ну и, конечно же, с разгону споткнулся в первой же яме на проезжей части — после травм и трость не всегда помогает. Грохнулся на колени. Прямо перед лихачащим жигулем-шестеркой. Но оба успели, он — объехать, я — подняться.

Разве что любезностями обменялись. Он меня обфафакал, я его обфакал: пока на четырех костях стоял, он тормозил с визгом резины по асфальту и одним длинным «фа» — тут я ему из коленно-локтевой факнул средним пальцем. Когда этот тормоз снялся с тормоза, выскочил из заноса и объезжал яму со мной, опирающимся на трость и встающим на одну ногу, он часто-часто фафакал, тут и я ему факанул от локтя. А потом он удирал от меня, не дотянувшегося тростью ему по багажнику, и фафакал что-то музыкальное — тут уж и я ему фак от локтя с тростью вместо пальца. И даже вдруг полегчало, хоть сбитые колени и болят.

Ладно. Вперед, только вперед — не бегом, но поторапливаясь, через клумбу между двумя полосами дороги — присесть? на эту лавочку? в пекло солнцепека? Я, наверное, псих, но ведь не настолько! Через встречку и на другой стороне спрятаться в потной прохладе, между тенью кустов кизила и тенью инжира, вместе с еще десятком ожидающих автобуса.

Стою, трость под копчик подсунул, опираюсь, то одну ногу расслабляю, то другую. Автобус ходит от нового микрорайона, построенного по местным меркам совсем недавно, в семидесятых прошлого века. И ходит до поселка рыбаков на самом кончике косы. Долгий маршрут, километров в тридцать. Дорогой, но безлошадным пешеходам без него никуда. Потому и окупается. Ехать мне