Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган

– Я знаю, – мягко ответила Руфь. – Мне очень жаль, что я тебя втянула в такие неприятности.

– Мне все равно, что отец от меня отказался, но он не имеет права увозить от меня сестер. Никакого права! – воскликнула она, скрестив руки на груди, и стала ходить из угла в угол.

– Уж прости, но я бы покритиковала ваш образ жизни. Он дает мужчинам слишком много власти. Твой отец считает, что может поступать, как ему заблагорассудится. Он мужчина, а мужчины в его мире безупречны. Вот почему я терпеть не могу этих еврейских фанатиков.

– Ты имеешь в виду нас, хасидов.

– Да. Я имею в виду вас, хасидов.

Шошана не знала, что сделать или сказать. Несколько мгновений она смотрела сквозь грязное окно, не видя за ним улицы. Потом ответила:

– Я запуталась. Мне обидно, когда ты критикуешь мой народ, но в то же время я попробовала свободы и, стыдно признаться, больше не хочу быть хасидкой. Меня привлекает светский образ жизни.

– Но ты же все равно будешь еврейкой, разве нет? Просто больше не хасидкой.

– В моем мире единственные, кто имеет право считаться евреями, – хасиды. И даже между отдельными группами хасидов нет единства.

– Надо же! Я и не знала. Не подозревала, что существуют разные хасидские секты.

– О да, существуют. И они не всегда согласны между собой и вообще плохо ладят. Собственно, чаще всего они расходятся во мнениях. Но нет ничего хуже для мужчины вроде моего отца, чем когда девушка вроде меня, которую растили религиозной и скромной, отказывается от всего, чему ее учили, и ведет светский образ жизни. Теперь меня можно считать грешницей.

– Ты вовсе не грешница, – утешила ее Руфь. Она положила руку на плечо Шошаны. – Ты просто девушка, мечтающая о любви и признании. Шошана, ты красивая, талантливая молодая женщина, не обязанная поддерживать отжившие традиции. Тебя не в чем винить.

Юсуф бросал мячик о стену комнаты снова и снова. Грохот начал действовать Руфи на нервы.

– Прекрати! Вечно ты так! – резко одернула она сына. – Разве нельзя посидеть спокойно?

Юсуф поглядела на мать. Шошана боялась, что он заплачет. Было очевидно, что мальчик обижен. Но он остановился, подобрал мяч и присел на койку рядом с Шошаной. Она взлохматила ему волосы, потом наклонилась и обняла. Мальчик в ответ положил ей голову на колени. Ее сердце растаяло.

– Я сама себя виню. Сегодня я разорвала помолвку с Альбертом. Мой отец еще об этом не знает. Он отвернулся от меня только за то, что я пела и танцевала. Когда он услышит про помолвку, то придет в ярость. И никогда меня не простит. Никогда, – повторила Шошана. – К тому же я не хочу возвращаться назад. Наверное, должна бы хотеть. Но не хочу. Мне нравится моя новая жизнь.

– Так что же ты будешь делать? Сидеть здесь и ругать себя, хотя мы понятия не имеем, что еще нацисты нам готовят? Оглядись вокруг. Каждый день наши люди гибнут от голода и болезней. Грязные, кишащие крысами дома, куда нас затолкали, переполнены, они воняют дерьмом из-за постоянных вспышек дизентерии. Надо взглянуть правде в глаза – мы не знаем, сколько еще нам осталось на этой земле. Можешь тратить свое время впустую, а можешь наслаждаться остатком жизни. Можешь заниматься музыкой, которая у нас пока есть, или вместе с отцом сидеть в грязной квартире. Выбор за тобой, Шошана.

– Ты права. Я знаю, что права. Нас окружают несчастья и смерть. Так какой же грех насладиться редкими мгновениями удовольствия?

– Это не грех. Цепляйся за свой шанс, Шошана! За радость, за музыку, за искусство. У нас так мало удовольствий! Каждый день у нас урчат животы из-за недостатка пищи. Воздух, которым мы дышим, заражен микробами. Но кое-что у нас все-таки есть, и благодаря этому мы живы. Это наше искусство.

Шошана кивнула:

– Ты права. Я знаю, что права. Но я чувствую себя такой одинокой, такой заброшенной. Никогда не думала, что останусь без семьи, без друзей, без нашей общины. И никогда не думала, что окажусь пленницей в месте, подобном этому. Поэтому мне придется измениться, если я хочу выжить. Я перестану упрекать себя за то, что нарушила заветы, в которых воспитывалась. Буду поступать, как ты говоришь. Стану получать столько удовольствия, сколько смогу. Буду петь. Хашем дал мне голос. Я использую этот голос, чтобы воспевать и славить его. А еще чтобы приносить радость другим людям, когда стану петь с тобой в кафе.

Руфь взяла руку Шошаны в свои и крепко пожала.

– С тобой все будет в порядке. И кто знает, может, твой отец сам придет. Может, он увидит, как сильно скучает по тебе, и поймет, что светская дочь лучше, чем никакой. Чудеса случаются.

Шошана улыбнулась.

– Я в этом сомневаюсь, но кто знает. Ты права. Чудеса случаются.

Глава 33

Хотя отношения между Шошаной и Нетой сильно изменились с тех пор, как Шошана подружилась с Руфью, каждую неделю по средам Шошана ходила проведать старую подругу по штетлу в ее квартире. Они болтали – преимущественно о кулинарных рецептах и о том, что отец Неты так до сих пор и не дал согласия ни на одно из предложений о браке, поступавших в ее адрес. В одну такую среду Шошана и Нета сидели у Неты на койке и разговаривали.

– Я волнуюсь, что вообще никогда не выйду замуж, – пожаловалась Нета.

– Не беспокойся. Твой папа кого-нибудь тебе найдет. Он не торопится, потому что желает для тебя лучшего, только и всего, – ответила Шошана в попытке утешить подругу.

– Папа не хочет, чтобы я покидала семью. Он никогда в этом не признается, но это так. Ему нравится, что я готовлю и убираю. Мама все время болеет, а ему нужен кто-нибудь, чтобы вести хозяйство. Если я выйду замуж, они лишатся всего этого. К тому же мы бедны, поэтому претендентов в женихи у меня куда меньше, чем у тебя. Если бы он мог выбирать, за кого мне выходить замуж, то наверняка предпочел бы богослова, изучающего Тору. Но, естественно, он так говорит, потому что знает – это было бы настоящим чудом. С какой стати богослову жениться на девушке из бедной семьи, когда он может выбрать невесту, у отца которой будет достаточно денег, чтобы он всю свою жизнь посвятил ученым занятиям? И… что еще хуже… я не такая красивая, как ты. Такой человек, как Альберт, никогда меня не захочет.

– Это неправда.