Ученик доктора Менгеле - Роберта Каган

она познакомилась с этой ужасной Руфью, которая ведет себя как гойка? Они с мужем живут как гои. Я думала, Шошана умней. По крайней мере, я надеялась. Но теперь моя собственная дочь, моя Шошана, моя плоть и кровь, стала одной из них. Гоем. Я рву на себе волосы. Рву на себе волосы!

– Мне никогда не пережить позора, который ляжет на нашу семью, – сказал Хершель.

Шошана слышала, как кричали ее родители, когда отец вернулся в квартиру в сопровождении матери. Только когда захлопнулась дверь, она смогла немного перевести дух. Выйдя на улицу, она вдохнула свежий воздух. Альберт хороший человек. Я ничего не имею против него. И мне повезло, что он счел меня достаточно хорошей для себя женой. Он ни в чем не виноват. Виновата только я. Я не могу выйти за него. Просто не могу, – думала она, опускаясь на скамейку за домом.

Глава 31

Шошана просидела на улице очень долго. Было прохладно, но она предпочитала терпеть холод, чем обвинение в родительских глазах. Наконец, она вернулась в квартиру, увидев, что пришла Руфь с семьей. Шошана не удивилась, когда, войдя, увидела отца сидящим на ящике без обуви – в одних носках. Он смотрел на дверь. Ждал ее. Лацкан его пиджака был оторван. У нее упало сердце. Она знала, что оторванный лацкан и носки – знаки траура.

– Ну. И что, моя дочь, моя славная маленькая Шошана? Девочка, которую я подбрасывал в воздух, когда она подбегала ко мне, пошла против своих родителей и против своего Бога. Сегодня она для меня умерла. Поэтому я сижу шиву [6], – сказал он, ни к кому не обращаясь, но достаточно громко, чтобы Шошана услышала.

При виде отца, такого разбитого и поникшего, Шошана охнула. Вина тяжелым грузом лежала на ее плечах. Ей хотелось кинуться к нему и сказать, что она поступит, как он прикажет. Но она не смогла. Это означало бы, что она готова отказаться от своей жизни и стать такой, как ее мать. Не то чтобы ее мать была плохим человеком или плохим примером матери и жены. Она всегда поступала так, как от нее ожидали. Все всегда говорили, что она добрая, богобоязненная женщина… Но по глазам матери Шошана видела, что Наоми таит в душе глубокую грусть. Она никогда не показывала этого своим детям, но Шошана понимала, что в жизни ее матери чего-то не хватает. И ей всегда было интересно, о чем в глубине души мечтает Наоми. Она всегда была послушной, уважаемой, покорной, но никогда счастливой. И если бы Шошана не оказалась в гетто и не познакомилась с Руфью, то и сама прожила бы точно так же. Не рассчитывая на счастье. Но теперь, когда она выступила в кафе и вкусила восхищение толпы, когда она танцевала с мужчинами, когда отказалась исполнять приказы отца, она была готова пойти дальше. Если гетто распустят – а она верила всем сердцем, что так оно и будет, – она не хотела возвращаться в штетл и вести жизнь праведной жены хорошего человека. Шошана попробовала другой жизни – сладкой. И хотя гетто было адом, она не желала возвращаться в прежнюю среду. Она мечтала остаться в Варшаве и стать знаменитой певицей, как Руфь.

Руфь с другого конца комнаты смотрела на Шошану и ее отца. Никто не говорил ни слова. В конце концов мать Шошаны обратилась к близнецам:

– Идемте, поужинаем на общественной кухне.

– Да, идемте есть. Только мы трое. Я буду скучать по нашей дочери, которая умерла, – сказал Хершель.

Шошана поняла, что ее они с собой не приглашают.

Глава 32

Альберту надо было сказать правду. Он заслуживал того, чтобы она лично сообщила ему: она отказывается выйти за него замуж. Идя к его дому, Шошана надеялась, что он уже слышал сплетню про нее от их знакомых и соседей по штетлу. Хасидская община, частью которой они являлись, была очень сплоченной, и новости по ней разлетались подобно пожару. Если он уже знает, ей, возможно, ничего не придется говорить. Вероятно, Альберт сам разорвет их помолвку. Подойдя к двери, Шошана заколебалась. Руки у нее дрожали, а по спине бежал холодок. Тем не менее она постучала.

– Иду! – отозвалась пани Хендлер, мать Альберта. Теперь Шошана уже надеялась, что семья жениха еще не знает новостей, потому что ужасно будет посмотреть в лицо его матери, если она в курсе. Вполне вероятно, если ей уже рассказали, она захлопнет дверь у меня перед носом, – думала Шошана.

– Кто там? – спросила из-за двери пани Хендлер.

– Шошана, – ответила она робким голоском.

Дверь распахнулась.

– Входи, – сказала пани Хендлер. – Добро пожаловать! Хочешь чашечку чаю? У меня нет ничего сладкого, к большому сожалению. Но я варю суп. Хочешь супа? Ты голодная? Ты так похудела! Тебе надо есть.

Они не знают. Мне до сих пор рады в их доме. О, как тяжело! Как стыдно! Они такие хорошие люди.

– Нет, спасибо. Я не голодна. Как вы себя чувствуете?

– Ой, гораздо лучше. Спасибо, что спросила. Я рада, что поправляюсь. Теперь и свадьбой можно заняться.

Шошана попыталась улыбнуться. Она не могла сказать этой женщине, что чувствует на самом деле.

– Я хотела узнать, можно ли поговорить с Альбертом. Всего минутку.

– Он в синагоге в квартире Аблески вместе с другими мужчинами. Кажется, твой папа тоже туда ходит, да?

– Да, ходит.

– Ну так посиди здесь, подожди. И мы с тобой славно поболтаем, пока дожидаемся Альберта. Он придет через пару часов. Или, если хочешь, я пошлю кого-нибудь за ним.

– Вы не могли бы попросить его зайти ко мне попозже? Мне надо с ним поговорить.

– Шошана, что случилось? У тебя расстроенный вид. Можешь поговорить со мной. Вдруг я тебе помогу?

– При всем уважении, мне надо поговорить с Альбертом.

– Ну, конечно. Конечно, я понимаю. Не волнуйся, как только он придет, сразу отправлю его к тебе. Еще до ужина.

– Большое спасибо, – поблагодарила Шошана.

Идя домой, она сама не знала, хочет ли еще разрывать помолвку. Но даже если она этого не сделает, Альберт сам, скорее всего, порвет с ней, потому что вскоре узнает, что она натворила, и его семья будет в ужасе. Даже если я передумаю, я уже все испортила. Поэтому лучше просто сказать ему и покончить с этим.

Переходя дорогу, Шошана заметила двух молодых нацистских солдат, стоявших на тротуаре, – они проводили ее плотоядными взглядами. Она отвернулась и прибавила шагу. От