Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

нормально, — возразил Штирер, явно задетый за живое этой обманчиво благодушной отповедью. При этом он покосился на эмблему с черепом и скрещенными костями, которая поблескивала на фуражке Шлоссенберга. В его представлении диплом выпускника Гейдельберга плохо вязался с этим людоедским символом, устрашавшим, увы, не только врагов, но и братьев по оружию. — По крайней мере, отставания от графика нет. Хотя проблемы существуют — как, смею заметить, и на любом крупном строительстве, производимом в спешке.

— Я вовсе не хотел тебя обидеть, старина. — мягко произнес бригаденфюрер. Они неторопливо шли через суету причала по ровному, слегка шероховатому бетону к тянущемуся вдоль дальней стены, обнесенному перилами возвышению, где немного правее лестницы виднелась охраняемая двумя автоматчиками железная дверь. — Но я просто обязан довести до твоего сведения простой факт: то, что ты называешь нормой, более таковой не является. С чисто технической, инженерной стороны проект остается неизменным, но с недавних пор ему придается иное, куда большее значение, чем прежде. Все это, — он повел вокруг себя рукой, все еще сжимавшей снятую перчатку, — теперь имеет новый, сверхважный статус…

— Об этом несложно догадаться, — вставил Штирер. — В противном случае тебя, генерала СС, не назначили бы комендантом в эту промозглую дыру. Тем более что назначение, если я правильно понял, подписал сам фюрер. Надеюсь, это не ссылка?

— Скорее наоборот — знак высокого доверия. Фюрер возлагает на этот объект большие надежды и связывает с ним серьезные стратегические планы.

Курт Штирер с легкой грустью подумал, что теперь строительство действительно превратится в ад, причем не только и не столько для заключенных, которые на нем работают, сколько для тех, кто его возглавляет и отвечает за конечный результат. Вслух он этого, разумеется, не произнес, ибо еще не настолько выжил из ума, чтобы шутить на подобные темы в присутствии генерала СС, приходись тот ему хоть родным братом. Кроме того, военный инженер Штирер действительно хотел быть полезным рейху и не был лишен профессионального честолюбия.

Железный трап загудел под их уверенными шагами, часовые вскинули руки, приветствуя важного берлинского гостя, который с этой минуты стал здесь полновластным хозяином. Один из них открыл тяжелую стальную дверь; Штирер посторонился, пропуская генерала вперед, и Шлоссенберг вступил в сводчатый коридор жилого сектора. Под потолком, заливая коридор неярким светом, горели электрические лампы в решетчатых железных колпаках, вдоль стен тянулись пучки толстых проводов на массивных фарфоровых изоляторах. Откуда-то через неплотно прикрытую дверь доносился треск атмосферных разрядов и торопливый писк морзянки. Они повернули направо, поднялись по узкой лестнице с крутыми бетонными ступеньками, миновали еще один пост (Шлоссенберг опять подумал, что слухи о гипертрофированной осторожности полковника Дитриха ничуть не преувеличены) и очутились в новом коридоре. Здесь под ноги им легла пушистая ковровая дорожка, голое железо дверей сменилось лакированным деревом, а решетчатые защитные колпаки — матовыми стеклянными плафонами. В Т-образном тупике коридора на фоне алого полотнища со свастикой стоял на постаменте бронзовый бюст фюрера.

— Там твои апартаменты, — кивнув в ту сторону, сказал Штирер. — Желаешь взглянуть?

— Это подождет, — сказал барон. — Пусть сначала герр Дитрих уберет оттуда свой толстый зад. Кроме того, я не шутил, когда говорил, что хочу ознакомиться с положением дел на строительстве. Испачкаться в известке я еще успею, а пока что меня вполне устроит твой устный отчет. Надеюсь, в твоей берлоге найдется глоток вина, чтобы смягчить сухие цифры?

— Увы! — с улыбкой воскликнул Штирер, отпирая ключом одну из дверей по правую сторону коридора. — Вино, не скрою, есть, но, боюсь, эта кислятина — не совсем то, чем следует встречать высокого берлинского гостя.

— Высокому гостю случалось пить шнапс из закопченного солдатского котелка, сидя в подвале разбомбленного дома среди подмосковных снегов, — напомнил Шлоссенберг. — Когда с субмарины доставят мой багаж и все более или менее войдет в колею, мы с тобой выпьем по-настоящему, дружище. В моем погребце найдется пара бутылок мозельского, не говоря уже о коньяке.

Штирер закатил глаза, издал мечтательный вздох и толкнул дверь.

— Прошу, герр бригаденфюрер! Кстати, ты не написал мне ни слова о том, что стал, оказывается, генералом.

— Это военная тайна, — с улыбкой произнес Шлоссенберг, входя в кабинет начальника строительства, заодно служивший ему спальней, столовой и гостиной. — Кроме того, не забывай о моей природной скромности, Курт!

— Несомненно, именно она вывела тебя в бригаден-фюреры, — вслед за ним переступая высокий порог и плотно закрывая за собой дверь, ухмыльнулся Штирер. — А если здесь все сложится удачно, надо полагать, выведет и в группенфюреры.

— К слову, о скромности, письмах и прочей лирике, — как бы между прочим сказал Шлоссенберг, снимая свой тяжелый кожаный плащ и вешая его на рогатую вешалку у входа. Ремень с кобурой, в которой лежал никелированный парабеллум, он повесил рядом. — Твое письмо, где ты столь остроумно высмеивал коменданта, пришло буквально за пару дней до моей встречи с фюрером — той самой, во время которой я должен был получить и получил назначение комендантом в эту, как ты выразился, промозглую дыру. Из чистого любопытства я разузнал, где ты служишь, и, признаться, был весьма удивлен таким совпадением. Оно меня так сильно впечатлило, что я не удержался и процитировал фюреру несколько, как мне показалось, наиболее удачных мест, касавшихся нашего дорогого полковника Дитриха. Ты ведь имел в виду именно его, не так ли?

Штирер замер около буфета с бутылкой вина в одной руке и парой высоких бокалов в другой.

— О, дьявол, — пробормотал он, повернув к бригаденфюреру слегка побледневшее лицо. — Я не называл никаких имен и в самую последнюю очередь мог предположить, что…

— Я тоже не называл имен, — успокоил его Шлоссенберг. — По крайней мере, твоего имени, Курт. Мне показалось, что фюреру может не понравиться то, в каком тоне некоторые офицеры вермахта отзываются о своих прямых начальниках.

— И?..

— И я оказался прав — по крайней мере, отчасти. Однако фюрер тут же заметил, что истинным виновником сложившейся ситуации следует считать не подчиненного, который зубоскалит в адрес командира, а командира, который позволяет смеяться над собой и, более того, дает к этому повод.

Он уселся на один из двух стоявших в небольшом помещении стульев, положил ногу на ногу и закурил. Сдвинув в сторону бумаги и чертежи, Штирер осторожно поставил на край стола бутылку и бокалы.

— Мне кажется, я тебя понял, — сказал он задумчиво. — Можешь не беспокоиться, я хорошо знаю разницу между служебными и дружескими отношениями. Или…

— Нет-нет, что ты, дружище! — запротестовал Шлоссенберг. — Я ценю нашу дружбу и страшно рад, что представился случай поработать рука об руку. О тебе