Алина и Валькур, или Философский роман. Книга первая - Маркиз де Сад

и преданных королю баронов чувство непреодолимого отвращения, ведь дворяне, ненавидя ложь и обман, считали, что для вынесения приговора необходимо верить в Бога и подчиняться голосу собственной совести. Люди такого сорта, с полным основанием раздраженные тем, что им осмеливаются давать советы (а иногда даже и председательствовать в суде) ретировались, оставив за судейскими поле боя. Незадолго до этого из собраний были исключены прелаты, и, таким образом, законники остались в парламенте совершенно одни. Между тем, уважение к суду, ранее состоявшему из лучших людей королевства, нисколько не уменьшилось даже после того, как все заслуженные чины покинули парламент. Мы часто видим, как народ по привычке воздает почести какой-нибудь груде камней, когда-то бывшей святилищем. Предрассудок сохранил свою силу, и дворянство, считавшее, что его судят люди равные, продолжало верить парламентам, хотя на освободившихся скамьях восседали лишь одни простолюдины.

Сенат постепенно приходил в упадок, и уже ко времени Итальянских войн Франциска Первого его состав был полностью продажным. О, если бы у этих законников там можно было наблюдать, по крайней мере, хоть малейшую тень каких-нибудь талантов! Но, после того как должности стали продавать за деньги, в парламенте скопились одни негодяи-невежи. Любой лакей, набравши денег, достаточных, чтобы купить должность, нагло усаживался в храме Фемиды, а поскольку с продажностью никто не боролся, дела по-прежнему решались в крайнем беспорядке. Франциск Второй захотел было сделать должности выборными, как это было в старину. Во избежание интриг было объявлено, что парламент должен представить королю трех кандидатов на выбор. Ну, и что же произошло? То, что неизменно происходит в результате несвоевременных решений. Повсюду появилось много различных партий заговорщиков. Одни взяли сторону Гизов, другие поддерживали принца де Конде, третьи — коннетабля; поскольку же речь шла о судейских, то на стороне короля выступили единицы. Определенного решения, впрочем, принято не было, тогда как страсти в борьбе сторон разгорались сильнее и сильнее. При Карле Девятом система продажи должностей в суде полностью одержала верх. Но предрассудок — эта опаснейшая из гидр, новые головы которой тут же вырастают на месте отрубленных, — остался в силе. Дворянство, несмотря на перемены, по-прежнему полагало, будто бы подлежит суду людей, равных ему по положению. Мнение это держалось крепко, хотя болван в подбитой мехом горностая мантии, преследовавший дворян за ничтожные преступления, был сыном лакея, недавно прислуживавшего за столом отца подсудимого. Доказательства приведу из анекдота, относящегося ко времени суда над Монморанси.

“Сударь, неужели вы меня не узнали?” — спросил его кто-то из судей.

“Прошу прощения, что не обратил на вас внимания, — отвечал коннетабль, — но раньше вы, кажется, подавали мне вино”.[50]

Но давайте внимательно исследуем сам верховный суд. Что являл собой парламент при Карле Шестом? Образчик вероломного мятежа, предательства и мошенничества. Когда ваше несчастное королевство, раздираемое на части в жестоких междоусобицах, устремило свои слабые силы на борьбу с врагом, несущим разорение, и мятежниками, опустошающими страну, как повели себя клоуны из храма Фемиды? Они неизменно предавали интересы родины, то становясь под стяг бургундцев, то открывая ворота столицы англичанам, тогда как несчастный король, скрывавшийся в отдаленных землях своего государства, так и не получил от них ни помощи, ни защиты.

А после злосчастного похода в Неаполь? Когда Карл Восьмой испытывал денежные затруднения, что ему отвечали? Они обещали королю помочь советом, но не деньгами, которых якобы у них не было вовсе.

А недоброй памяти Малинская лига? Вся Европа объединилась в борьбе против Людовика Двенадцатого, отца народа, несомненно одного из лучших французских королей. Опасаясь полного поражения в войне с могущественными государствами, король обратился к народу с просьбой о денежной поддержке. Кошельки граждан тут же открылись, ведь люди не только хотели помочь монарху, но и стремились защитить родные очаги. Но что же предложили находящемуся в тяжелом положении государству великодушные патриоты из парламента? Одни лишь поучения; они осмелились заявить, что освобождение от налогов — это одно из священных прав парламента, и они от этого права никогда не откажутся, так что помощь следует искать где-нибудь в другом месте.

Возьмем теперь следующее правление, когда жестокое поражение под Павией привело страну на край гибели. Несчастные патриоты, оставшиеся в живых после этого ужасного разгрома, проливали горькие слезы, оплакивая родину, на которую обрушились бедствия, зато эти продажные трибуны по-прежнему продолжали разыгрывать свой гнусный и непристойный спектакль. Словно одержимые бесом, они блуждали по улицам, вызывая немалый смех своим воинственным нарядом, который они натянули на себя взамен загаженных мантий. Я вижу, как из их ноздрей вырывается ядовитое пламя мятежа, мгновенно охватывающее сердца сограждан; с одной площади на другую они переносят змей внутреннего раздора; я вижу, как в каждом квартале они разбрызгивают чумную заразу восстания, доказывают народу, что Франция должна управляться наподобие Венеции, где всем руководит некий сенат, благодаря этой форме правления якобы овладевший европейскими запасами золота и теперь предпочитающий ни во что не вмешиваться. Страна, доверившая свою судьбу судейским, если верить их словам, будет наслаждаться вышеуказанными благами. Сочинения, переполненные такими гнусными максимами, они разбрасывают на перекрестках, зачитывают среди скопления народа, прибивают к каждой двери и даже проповедуют с кафедр, где должно звучать слово истины, так что судейские успели осквернить и храм Господа… Но они не ограничились потоками отвратительных оскорблений. Прекрасно сознавая свой долг перед родиной, видя, в каком тяжелом положении находится государство, они принялись его грабить. Казначеям было приказано выдавать деньги только через парламент.

Но здесь пришлось употребить власть Луизе Савойской, регентше королевства, достойнейшей, мудрейшей и несчастнейшей из женщин, матери Франциска Первого, в то время находившегося в плену. Мятежники были поставлены на место. И чем же они занялись тогда? Видя, как Франция истекает кровью, они, быть может, стремились загладить последствия своих преступлений? Вспомнили о том, что и они французы? Постарались утешить народ в его страданиях? Приступили к исполнению своих прямых обязанностей? Ничуть, они продолжали действовать под влиянием фанатизма и личной выгоды. У Луизы судейские попросили разрешения колесовать лютеран по любому поводу и потребовали отмены конкордата и возвращения прагматической санкции. Вот великие дела, которые их занимали, вот что волновало их грязные души в то время, когда вся страна надела на себя траур отчаяния, когда люди сгибались под тяжестью страданий, когда граждане, подобно жителям несчастной Ниневии, посыпали пеплом опущенные долу головы.

Проследим за действиями судейских при Карле Девятом. Все знали, что при вступлении на трон слабого правителя, сына Медичи, государственные финансы находились в крайне расстроенном состоянии; постановлением Генеральных штатов, созванных тогда в