Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

его. Пусть наберется терпения, продолжал автор заметки, и яркое солнце разгонит тучи над его головой и восстановит справедливость.

Так исчез господин Пера, словно его никогда и не было. Барабанщица из женского оркестра забыла его первой, а господин Мита и господин Срета третьим партнером взяли другого. Расходясь после игры, его обычно просили передать привет господину Пере.

Прошло более двух лет. Пера отсидел свой срок и уже на свободе, правда, без службы. В поисках хоть какого-нибудь заработка он сразу переехал в Белград. Немного пописывает, немного берет под вексель, предоставляя расплачиваться другим, тем и кормится. Как завсегдатаю кофеен, ему уже две газеты предлагали место главного редактора, но ослепленный верой в свою звезду, он не соглашался, обещая только свое сотрудничество, что его ничуть не обременяло, ибо свободного времени у него было предостаточно. Потому его и видели так часто на Теразиях{24}.

Металлические пуговицы на мундире он спорол и заменил костяными, и надо сказать, в партикулярном платье выглядит не менее респектабельно, чем в мундире государственного служащего. Целыми днями он шатается по городу, переходит из кофейни в кофейню, по нескольку раз на дню заглядывая в одну и ту же. Сядет за столик и сидит себе, ничего не заказывая, отчего официанты его страшно ненавидят, да и посетители не жалуют, что видно хотя бы из того, как они прячут свои табакерки и встают, чтоб уйти, лишь только он появится в дверях… «Ох, пора идти, и так уж засиделся!» — И один за другим выходят из кофейни.

Пера ужасно обленился, однако ради хлеба насущного порой предавался сочинительству. Немного пописывал и в газеты. Материалом ему обычно служили жалобы крестьян, от которых он охотно принимал подношения. Так возникли многие его корреспонденции. Собственно, это были не корреспонденции — слишком уж это мягкое и слабое выражение, скорее их можно определить как словесные гранаты или даже анархистские бомбы, брошенные из провинции прямо на белградских мирных жителей. Заканчивались они обычно словами из народных песен: «Мочи нет терпеть такое!», «Чтоб враги все под ногами были, словно гвозди у коней в подковах», или: «Как поднимет топоры да вилы», или еще похлестче: «Захотят видеть турок дороги, да нигде больше турок не будет!»

Ждать — не устать, было б чего. Сбылись и пророческие слова господина Перы. В одно прекрасное утро разносчик принес официальную газету, а в газете — новое правительство, которое господин Пера в прошлом горячо поддерживал, а теперь — страстно желал и ждал.

Пришло к власти новое правительство. В кофейнях и трактирах радость и ликование. Всюду гам и суета, всюду чудовищная смесь веселых и унылых лиц, закрученных и обвислых усов. Перед господином Перой целая батарея раскрытых табакерок. Сейчас все угощают его табачком, не жалея и самого отборного, и потчуют пивом, полагая, что и он своим трудом и стилом содействовал движению, которое вновь направило Сербию по ее естественному пути; а он принимает и табак и пиво, искренне полагая, что внес свою лепту в этот счастливый поворот событий.

Он встречался со многими депутациями, в том числе и с депутацией своего уезда. Сплошь именитые и уважаемые люди, столпы края. Прекрасный букет крестьян и горожан; на троих новые парусиновые жилеты, купленные специально для поездки в Белград. Депутация его чествует, и он принимает почести. На вопрос, могут ли они рассчитывать на его возвращение, он обещает вернуться и даже дает зарок не браться больше за перо, если не получит назначения в их уезд, и наконец просит сказать без стеснения, кто за последние два года особенно их притеснял, чтоб он по-свойски расквитался с ними. Когда отбыли из Белграда последние депутации, отправился и он собственной персоной (то, что он был с депутацией своего уезда, он в расчет не принимал), принести поздравления новому правительству, точнее сказать, министру, чтоб тот уже поведал о его чувствах своим друзьям.

Его приняли как нельзя лучше. От служителей и до министра все были с ним ласковы и приветливы; и ничего удивительного, ведь все — от министра и до служителя — были новые люди, все до одного его единомышленники! Служитель даже втянул в рукав зажженную цигарку, когда с ним разговаривал! Только господин Пера свернул себе цигарку и прикурил ее, как служитель вышел из кабинета министра, не затворив за собой дверь, громко произнес его имя и доложил, что господин министр ждет его. Тот встретил его самым любезнейшим образом, приветливой улыбкой и дружеским рукопожатием, сказал, что будет иметь его в виду, пусть он только немножко потерпит.

Встретив такой прием и получив такое обещание, господин Пера вышел довольный и радостно затопал вниз по лестнице с цигаркой служителя, которую по рассеянности взял вместо своей.

Только он вышел, как господин министр распорядился принести ему служебное дело господина Перы, а затем спросил господина начальника канцелярии: известен ли он ему и что он из себя представляет.

— Порох, господин министр! — ответил начальник канцелярии, погруженный в бумаги.

— Как это порох? — удивился господин министр.

— Порох! — повторил начальник канцелярии и сделал жест рукой, словно хотел сказать: сохрани бог!

ГЛАВА ВТОРАЯ, И ПОСЛЕДНЯЯ

С того дня господин Пера ничего не ждал с таким нетерпением и ничего не читал с таким жадным интересом, как официальную «Сербскую газету». Только ее он и читал, да и то из-за декретов, весьма частых и пространных. Шли дни, выходил номер за номером официальной газеты, а обещание господина министра все еще оставалось обещанием.

Поустроились почти все, кто ждал и надеялся. Не стало старых посетителей; все реже попадаются перешитые униформы с костяными пуговицами. На каждом шагу можно встретить того, кто спорол со своей полицейской или ведомственной униформы костяные пуговицы и пришил металлические, хранившиеся вместе с жениными драгоценностями в ожидании лучших времен, которые наконец настали; на каждом шагу встречаются те, кто, сбросив фетровую шляпу, надел форменную фуражку, получил суточные, дал отвальную, не отдав долги, и исчез в провинции. А вместо старых посетителей появляются новые, опять же в перешитых мундирах, с костяными пуговицами на месте металлических. Из старых остался один-единственный господин Пера.

Объявили новые выборы. Избрали новую скупщину, куда вошли одни сторонники правительства, стало быть, и его собственные, — а он по-прежнему не у дел!

Сердитый на министра, все еще не сдержавшего слова, господин Пера начал ворчать и роптать. Когда его спрашивали: «Как дела?», он коротко отвечал: «Никак. Уму непостижимо!» И яростно пускал густой дым через нос. Друзья и единомышленники старались успокоить его и утешить, говоря, что все на свете министры