Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

что освободившийся от игроков крайний стол. Бепо тотчас его заприметил, ловким маневром обошел издалека, приблизился да хвать ногою в бок, крикнув: «Пошел вон к фармазонам!» «Ай-а-ой, — завизжал пес, — ай-а, а-и-о», — и этот вопль вызвал такой громкий протест всех его собратьев перед «Новым Светом», что у сидящих зазвенело в ушах. Амруш стоял на пороге и, хоть даже покраснел, услышав восклицание Бепо, и разозлился на собачий лай, все-таки позавидовал мастерскому удару соперника. Это был единственный случай, когда он позавидовал Бепо, годем!

Так продолжалось в течение всего бабьего лета, а в конце его «войско» Бепо опозорил первый перебежчик.

Первым перешел к фармазонам податной инспектор, Терезин муж.

Невероятно, но так!

Произошло это следующим образом.

Однажды вечером после гулянья, сидя за столом с Терезой, инспектор заметил Бепо, что кофе недостаточно горячий.

— А вы закажите погорячее там, где берете пиво! — зло бросил Бепо. — Каждый вечер служанка приносит вашей супруге по кружке пива. Думаете, я не знаю?

— Что это значит! — вспылив, крикнула Тереза. — Какое нахальство! Какое вы имеете право следить за тем, что делается у меня в доме? Сейчас же… немедленно идем туда! — И Тереза потащила огорошенного мужа в «Новый Свет».

Вторым перебежчиком оказался комиссар.

Случилось это спустя несколько дней. Он долго прохаживался под вечер с майором между обеими кафанами, наконец майор вежливо пригласил его выпить по кружке пива. Отказаться комиссар никак не мог. А на другой день он отправился туда самостоятельно и, помирившись с доктором Зането, разыграл с ним карамболь.

Вслед за комиссаром один за другим перебежали все аристократы, последними ушли аптекарь и старый судья. Перебежчики получили перед «Новым Светом» свой стол.

В мясоед бал состоялся у Амруша.

И все-таки Бепо продержался до следующей осени. Каждого гостя (православного ли попа или старого моряка из окрестных мест) Бепо и Мандалина встречали, как родного сына, вернувшегося из далеких странствий. Но через год стародавняя кафана была сдана внаем какому-то торговцу и превратилась в обычную лавку.

И это спустя сорок лет!

По вечерам Тереза и податной инспектор покидали кафану последними и выходили вместе с Амрушем. Мужчины были уже на «ты» и слегка спорили о политике. Они стали такими закадычными друзьями, что Тереза однажды даже пришила оторвавшуюся пуговицу к пальто Амруша. А потом, чуть что-нибудь в этом роде случится с ним, Амруш идет прямиком в дом к Терезе. В Розопеке сложилась даже поговорка: «Вон Амруш идет, чтобы Тереза пришила ему пуговицу!»

Так победил «Новый Свет» в старом Розопеке!

Перевод И. Дорбы.

СТЕВАН СРЕМАЦ

Политический мученик{23}

(Картинки из жизни нашего общества)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Господин Пера был молчальником. Дома он бывал мало и потому, естественно, мало разговаривал. Гораздо больше времени он проводил в кофейнях, но и там разговаривал крайне мало. Придет — а он заглядывал во многие кофейни, и частенько, — сядет за свободный столик, обычно у окна, и, щурясь в окно, или тихонько насвистывает, или, облокотившись одной рукой на стол, пускает кольца дыма и задумчиво смотрит в одну точку, словно обдумывает какой-нибудь великий проект, наполовину уже завершенный. А то возьмет какую-никакую газету и с головой уйдет в чтение. Сказать по правде, он ее вовсе и не читал, а просто смотрел в нее, по крайней мере, так казалось со стороны. Уставит глаза на первую страницу, потом на вторую, третью, четвертую, затем вновь возвращается на первую, пробежит взглядом сверху донизу, будто перечитывает, а сам поминутно косится на дверь, чтоб видеть входящих, потом перевернет вторую страницу, затем третью; время от времени, не выпуская из рук газеты, он снова таращится в окно.

Тут даже весьма сдержанный господин Милисав, пенсионер, теряет терпение, потому что давно ждет эту самую газету; он вскакивает со стула, раздраженно и сердито протирает голубым платком очки и начинает нервно ходить по кофейне, то и дело бросая нервный взгляд на Перу и ехидным тоном спрашивая официантов, уж не читает ли господин Пера и объявления, на что официант, пожимая плечами, обычно отвечает: «Господин Пера читает даже фамилию главного редактора».

Но всему на свете приходит конец. Некоторое время господин Пера еще пресыщенно перелистывает газету, зевая и глядя то в окно, то на дверь. Но вот в кофейню вступают господин Мита и господин Срета, оба чиновники, господин Пера тут же оставляет, как правило, недочитанную газету, которая теперь и господину Милисаву, пенсионеру, без надобности, ибо он успевает уже так обозлиться, что у него пропадает охота ее читать, и подходит к столику господина Миты и господина Среты, уже приготовленному для карточной игры.

Начиналась большая игра, и господин Пера, увлеченный картами, не замечал, что подошла пора идти ужинать. Но, едва отужинав и положив на стол ложку, он снова мчался в кофейню, где снова играл в карты или развлекался в обществе женщин, с которыми он был куда разговорчивей, чем с мужчинами или с собственной женой.

Так жил он изо дня в день. Карты и женщины, эти две страсти, очень ему вредили и сильно подпортили ему репутацию в городе, и в присутствии, и у вышестоящих лиц в министерстве.

Но хуже всего было то, что господина Перу это нимало не трогало. Он держался так, как будто ему все нипочем. Выговоры, и устные и письменные, он с неизменным легкомыслием клал под зеленое канцелярское сукно, и даже тогда, когда сменилось правительство и к власти пришли совсем другие люди. Но вот тучи над ним сгустились. Да и неудивительно: в городе давно уже во всеуслышание поговаривали, что господин Пера много тратит, а в карты просаживает и того больше.

В один прекрасный день нагрянула ревизия. Опечатали кассу, проверили и обнаружили недостачу в две с лишним тысячи динаров. Тут он спросил себя, на сей раз серьезно: «Откуда такая напасть?» Но быстро взял себя в руки и перешел к обороне. Предложил вексель на недостающую сумму, но номер не вышел. Его уволили, отдали под суд и приговорили к двум годам тюремного заключения. Единственное утешение и сатисфакцию он получил от местной воскресной газеты «Друг крестьянина. Экономическая, политическая и литературная газета»[18], которая заступилась за него и заявила, что осужденный пал жертвой нетерпимости и дьявольских интриг и что его должно утешать сознание, что мировая история знает множество подобных примеров, когда были оклеветаны достойные и невинные люди, к числу которых газета относила и