Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Рассуждения Гаспара настолько пришлись мне по душе, что я решила подружиться с ним; однако я еще недостаточно его знала, поэтому признание, которое я собиралась ему сделать, могло привести к неприятнейшим последствиям, и, тем не менее, я решила поговорить с португальцем откровенно, несмотря на мое зависимое от него положение. Молодой человек, по-видимому, полностью избавился от нелепых предрассудков, и если он действительно держится твердых нравственных принципов, как мне не терпелось это узнать, то он никогда не перестанет быть порядочным человеком. Ранее я предпочитала скрывать от Гаспара мои отношения с Сенвилем, так как не хотела лишать португальца надежды стать моим мужем: сразу же после того как мы окажемся в Европе, я должна была стать женой дона Гаспара, такая награда была ему обещана за все труды и лишения. Во время очередного привала, через некоторое время после описанного мною разговора, я откровенно призналась Гаспару в том, что являюсь законной супругой Сенвиля и никогда мне не рассчитаться достойно с моим спасителем, ведь я давно уже себе не хозяйка; Гаспар волен поступить со мной как ему вздумается, он вправе наказать меня за обман, бросить меня в песках пустыни, но если он сдержит однажды данное слово, то я останусь ему навеки за то признательна, ведь его благородное поведение совершенно свободно от низкого эгоизма.

«Возможно, мне следовало скрывать эту тайну до нашего возвращения в Европу, — сказала я Гаспару, — но ваша деликатность, чувства, в которых вы мне признались, последовательная философия, неприятие химер, затемняющих человеческий рассудок, — все это, Гаспар, внушает мне глубокое уважение к вам, и я не считаю нужным скрывать от вас что бы то ни было: теперь вы владыка моей судьбы, и я готова вам подчиниться».

Взволнованный Гаспар пристально посмотрел мне в глаза и затем, как бы приходя в себя, бросился меня обнимать с радостными криками:

«О Леонора, как же я вам признателен! Отныне я буду трудиться ради добродетели, точно так же как ранее я все делал из любви к вам!»

Португалец пытался было навязать мне какой-то кошелек, хотя я всячески этому противилась.

«Пусть кошелек останется у вас, — продолжал настаивать на своем португалец, — я могу умереть до того, как мне посчастливится выполнить мое обещание привезти вас в Европу. Если бы я считал вас только лишь любовницей, тогда такие заботы были бы излишними, ведь денежный вопрос мы решим и после бракосочетания, но ради подруги я готов пожертвовать всем».

Признаюсь вам, я упала на колени перед этим благородным мужчиной, и прежде чем ему удалось поднять меня на ноги, успела оросить его платье потоками благодарных слез.

«О великодушный покровитель, — горячо благодарила его я, — вы отвергли заблуждения религии, освободили свой разум от нелепейших из вымыслов, приносящих человеку одни несчастья, но теперь я прекрасно вижу, что вы обратились не к лживым химерам, а к подлинной добродетели, заключающейся в том, чтобы делать счастливыми себе подобных. Ах! Позвольте же мне принести вам свою самую искреннюю благодарность, позвольте считать вас другом... братом... божеством, которому вы отказываете в каких бы то ни было достоинствах... ведь поклоняться ему пристало лишь тогда, если оно будет обладать хотя бы малой толикой ваших душевных качеств. О Гаспар, ни один святоша не поступил бы так благородно, как вы».

Своими речами Леонора полностью раскрылась: относительно ее манеры размышлять о религии у нас не оставалось более никаких сомнений. Госпожа де Бламон, хотя и прониклась уважением к поступкам благородного Гаспара, тем не менее дала почувствовать своей дочери, что ей неприятно слышать рассуждения, не согласующиеся с правилами христианской нравственности; женщина достойная и чувствительная, отличающаяся к тому же крайней набожностью, не могла не волноваться, слушая столь вольнодумные речи. Леонора поспешила успокоить свою мать.

— О сударыня! — сказала она. — Вы сами настояли на том, чтобы я говорила все откровенно; утаив свои убеждения, я бы первая нарушила данную вам клятву; если мои рассуждения поставили вас в неловкое положение, я готова замолчать, иначе мне придется поведать вам о событиях еще более страшных; узнав о них, вы осудите меня гораздо строже, потому что, по правде говоря, многие из них произошли не без моего участия. Ни господин де Сенвиль, ни дон Гаспар и никакое иное лицо, которое встретится, сударыня, в рассказе о моих приключениях, не виновны в том, что я переменила отношение к христианской вере; муж мой подтвердит, что с тринадцатилетнего возраста я испытывала неодолимое отвращение к религии; в столь юном возрасте я успела прочитать все важнейшие сочинения, направленные против разделяемого вами учения; необходимую литературу мне дала одна из подруг графини де Керней; я набросилась на непривычное чтение с жадностью, вместе с этой подругой мы размышляли о предметах веры, так что я окончательно укрепилась в безбожии, доказательствами в защиту которого были наполнены прочитанные мною книги. За два года общения с этой женщиной, великой поклонницей философии, объяснявшей мне самые сложные вопросы мироздания, я прониклась идеями вольнодумства. Опыт, пережитые несчастья, мир, который я увидела во время своих странствий, только укрепили мои прежние взгляды, ставшие для меня настолько привычными, что, по-видимому, я не откажусь от них до самой смерти. Я полагаю, что мои убеждения позволяют душе добродетельной раскрыть свои самые лучшие качества, в чем вы, вероятно, сами убедитесь, если выслушаете до конца мою историю. Не думайте, впрочем, сударыня, что я вообще отвергаю идею Бога; я просто считаю, что Господь выше любых человеческих религий, и утверждаю, что он не требует от нас поклонения, да он его и не заслуживает. Ну а католическая вера, самая нелепая из всех религий, явно нанесла бы Господу наибольшее оскорбление, пожелай он вмешаться в человеческие безумства.

— Бедное дитя, — сказала госпожа де Бламон, прижимая Леонору к своей груди, — если бы не подлость твоего отца, ты жила бы безмятежно и спокойно. Ах, разве ты не понимаешь, что нравственные добродетели только выигрывают, когда их поддерживают, прилежно следуя заповедям христианства: тот, кто усердно служит Богу, будет трепетнее любить ближних.

Несколько слезинок выкатилось из прекрасных глаз этой нежной матери, Алина также была готова расплакаться; взяв сестру за руку, она с состраданием смотрела в лицо Леоноре, рассуждения которой вселяли в нее тревогу. Добрая Алина, конечно же, не считала себя более добродетельной и потому вольной осудить грешную подругу, она просто свыклась с религией, считая что вера в Бога дает счастье в настоящей и будущей жизни. Человек, по