Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Граф понял, что ему пора вмешаться и успокоить собравшихся.

— Сударыня, — обратился он к президентше, — вы не должны вменять себе в вину заблуждения Леоноры, гоните прочь малейшие угрызения совести; мы будем оплакивать горький жребий Леоноры, не стараясь ее исправить, поскольку успеха нам здесь не добиться: ведь нет ничего другого, за что бы человек так держался, как за свои религиозные воззрения; вы знаете, что даже при приближении последнего часа он не может их изменить.

— Нет, нет! — живо возразила Леонора. — Страх загробного воздаяния, из-за которого смерть кажется столь ужасной в наших глазах, — вот от чего надо избавиться в первую очередь, дабы перейти в мир иной безмятежно; так неужели я откажусь от моих убеждений, которые приносят мне одно благо? Муж, мать и занятия философией делают мою жизнь счастливой. И вот сейчас, видя терзания матери, я перестаю чувствовать себя счастливой. Госпожа де Бламон, на свете нет ничего такого, что бы я не сделала ради вашего блага, но при одном условии: не принуждайте меня добровольно надеть на себя цепи, один вид которых вызывает во мне содрогание от ужаса.

— Прекрасно, — сказал граф, — я считаю вопрос улаженным, так что нам следует перейти к другому — послушать продолжение рассказа Леоноры; мы еще раз убедительно просим ее ничего от нас не скрывать. Мои дорогие прелестные подруги, — продолжал граф, обращаясь к госпоже де Бламон и Алине, — ваша моральная твердость и несокрушимая добродетель, надеюсь, позволят Леоноре говорить откровенно, тогда как присущая вам мудрая рассудительность обнадежит несчастную грешницу, ведь вы будете любить ее и впредь, даже оплакивая ее тяжкие заблуждения.

После непродолжительных объятий с матерью и сестрой Леонора, побуждаемая к тому нетерпеливой аудиторией, продолжила свой захватывающий рассказ.

— Когда мы проезжали окрестности Донголы, проводник каравана попросил у местного царя разрешения посетить столицу; хотя согласие было получено тут же, на деле милость эта не доставила нам удовольствия. Город выглядел омерзительно: пустые, полуразрушенные дома, заваленные грудами песка улицы, повсюду нищета и разорение. Посреди города возвышался неумело выстроенный замок, где располагался гарнизон бедуинов. В обществе голландских негоциантов, которые путешествовали с нашим караваном, я и дон Гаспар имели честь отобедать вместе с правителем Донголы; он восседал за отдельным столом, но пищу всем подали такую же, что и ему.

Дон Гаспар недолго выдавал меня за своего слугу; как только мы посчитали себя в безопасности от преследований Дюваля, мой новый друг представил меня попутчикам в качестве племянника некоего африканского владыки, которому не терпится повидаться со своим родственником. По дороге я научилась свободно объясняться по-португальски и в дальнейшем говорила только на этом языке.

На четвертый день пути, после того как мы покинули Донголу, караван вошел в пределы королевства Сеннар. Из страха быть ограбленными племенами, которые населяют берега Нила выше Корти, мы решили повернуть от реки в пустыню Бихонда — местность, в сравнении с ливийскими песками несколько более приятную: здесь, по крайней мере, росли какие-то деревья. Перейдя пустыню, мы наткнулись на кочевников, живущих в палатках. Кочевники снабдили нас всем необходимым для продолжения путешествия. Наконец мы достигли Харгаби; здесь путешественники могут чувствовать себя как в раю; изобилие продуктов, особенно приятное после изнурительного пути по иссохшей земле, манило нас, и мы решили остановиться в этом краю на несколько суток. По дороге оттуда нам попадались навстречу великолепные акациевые рощи, навевавшие бодрящую свежесть; мы видели множество крохотных зеленых попугаев, рябчиков и каких-то других птиц, неизвестных нам; их веселый щебет делал наше путешествие удивительно приятным. За рощами простирались плодородные равнины, а за ними — город Сеннар.

Позвольте же мне подробнее описать этот город, ибо там с нами произошло несчастье, едва не стоившее нам жизни. Итак, в Сеннаре проживает около трехсот тысяч душ; город показался мне грязным и, к тому же, дурно управляемым; королевский дворец выстроен из красного кирпича, ни о каком едином плане нет и речи: мы увидели некое нагромождение строений, отличающихся неопрятностью и безвкусием. Полы в комнатах там устилают коврами, а обстановка напоминает левантийскую; рядом с дворцом раскинулись сады. В Сеннаре круглый год стоит непереносимая жара, особенно с января по апрель; по религии местные жители — магометане, все они мошенники, негодяи, ханжи и сластолюбцы, так что, едва очутившись в их среде, я думала лишь о том, как бы побыстрее от этого общества избавиться.

Король, которому нас представили, оказался закоренелым развратником и жестоким тираном; возраст его — примерно пятьдесят лет. Приблизиться к нему можно только предварительно разувшись, а царственная физиономия скрывается от глаз подданных под покровом вуали, как будто этот слабоумный боится ослепить присутствующих своим великолепным видом. Когда владыка Сеннара отправляется в свою загородную резиденцию, расположенную в двух льё от города, его сопровождают четыреста конных гвардейцев, двести слуг распевают хвалебные гимны в его адрес, двенадцать рабов несут королевский паланкин, семьсот обнаженных женщин несут на головах плетеные корзины, которые наполнены разнообразной снедью, идущей на обед его величеству; шествие замыкают триста всадников. Кортеж иной раз растягивается на такое расстояние, что король успевает въехать в свою резиденцию, в то время как замыкающие шествие всадники еще топчутся в стенах города. Король, впрочем, волен утопать в роскоши, если на это ему позволяют средства, но его беспримерная жестокость вызвала справедливое негодование путешественников. Она часто возмущает и его подданных, которых он боится, как все деспоты, — вот почему с недавних пор он принялся притеснять путешественников, проходящих через его владения. Мы были заблаговременно предупреждены о грозящей опасности, однако наше проклятое любопытство (его не остановили самые мудрые советы), завело нас в ловушку, одну из тех, в которую, как правило, попадают проезжающие через Сеннар караваны, и мы едва не сделались жертвами кровожадного правителя. Гнусный негодяй обожает острые ощущения, но в особенный восторг он приходит в тот час, когда ему посчастливится посадить на кол преступника, захваченного на месте преступления (замечу, что палач не щадит ни женщины, ни ребенка). С удобством расположившись у окна своего дворца, отстоящего в пятнадцати или двадцати футах от места казни, этот презренный мерзавец, окруженный наложницами, услаждает свой взор жестоким зрелищем казни несчастных. Чтобы увеличить их число, владыка Сеннара обложил караваны многочисленными налогами и запрещениями; малейшее промедление с уплатой или легкое нарушение — и вас сажают на кол. Гаспар, я, а также несколько наших попутчиков стали жертвами одного из таких запрещений, текст которого зачитывался при звуке трубы всякий