Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

— Нет, нет!.. Что мы — дикари какие? Отчего тогда заодно не сожрать его сердце? Неужто ты до такой степени его ненавидишь?

Лицо молодой женщины вдруг потемнело. Она, точно заботливая хозяйка, вся ушла в приготовления, а этот вопрос заставил ее вспомнить о том, какое ужасное дело она замыслила. Глаза ее наполнились слезами.

— В последние месяцы я слишком много выстрадала и любить его не могу. Я уже сто раз тебе повторяла: все, что угодно, лишь бы не оставаться с этим человеком лишнюю неделю! Но ты прав — до чего мы дошли, даже подумать страшно! Однако ведь нам непременно надо соединиться, завоевать свое счастье… Ну, ладно, тогда спустимся в темноте. Ты притаишься за дверью, а когда я отворю и он войдет, станешь действовать по своему разумению… Я вникаю в это только потому, что хочу помочь, чтобы тебе не приходилось самому все решать. Ведь я же для тебя стараюсь.

Жак подошел к столу и замер: он увидел нож, уже однажды послуживший смертельным оружием в руках Рубо, — без сомнения, Северина приготовила его тут, чтобы он нанес им теперь удар самому Рубо! Нож был раскрыт, лезвие блестело при свете лампы. Он взял нож и принялся внимательно разглядывать. Северина молчала, не спуская с него глаз. Нож в руках Жака, к чему ненужные слова! Она дождалась, пока он положил нож на стол, и только тогда снова заговорила:

— Послушай, дорогой, я тебя ни на что не толкаю. Время еще есть, если у тебя не хватает решимости, можешь уйти.

На лице Жака появилось упрямое выражение, и он запальчиво ответил:

— Что ж я, по-твоему, трус? На этот раз я с ним покончу, клянусь тебе!

В это мгновение дом задрожал до основания: мимо с быстротой молнии промчался грохочущий состав, он пронесся под самыми окнами, наполнив комнату оглушительным грохотом. Жак пробормотал:

— Вот и его поезд, прямой — «Гавр — Париж». Рубо сошел в Барантене и через полчаса будет тут.

Ни Жак, ни Северина не произнесли больше ни слова, воцарилось долгое молчание. Они глядели в окно и, казалось, видели, как по узким тропинкам шагает в кромешной тьме человек. Жак принялся машинально ходить из угла в угол, словно отсчитывая шаги Рубо, который с каждой минутой приближался сюда. Шаг, еще шаг… А когда Рубо переступит порог дома, он, Жак, выскочит из засады и тут же — в дверях прихожей — всадит ему нож в горло. Северина, укрывшись простыней до самого подбородка, по-прежнему лежала на спине и неотступно следила широко раскрытыми глазами за своим любовником, ходившим по комнате; его мерные шаги убаюкивали ее, они казались далеким отзвуком шагов Рубо. Шаг, еще шаг — теперь уже ничто не остановит неумолимого хода событий! А когда Рубо пройдет положенный ему путь, она спрыгнет с кровати и — босая, в полной темноте — сбежит вниз, чтобы отпереть ему дверь. «Это ты, мой друг? — спросит она. — Входи, я уже легла». А он, даже не успев ответить, рухнет на пол от удара ножа.

Снова промчался поезд — пассажирский из Парижа, он проходил через Круа-де-Мофра спустя пять минут после прямого поезда из Гавра. Жак в изумлении остановился. Всего пять минут! А ведь придется ждать целых полчаса, как долго! Нет, стоять на месте еще хуже, лучше ходить, и он снова принялся шагать из угла в угол. Подобно тем мужчинам, которых нервное потрясение лишает мужественности, он с беспокойством спрашивал себя: «Смогу ли я?» Ведь он отлично знал, как все будет происходить, он наблюдал это в себе уже раз десять: сначала — непоколебимая уверенность, твердая решимость убить; затем возникает какое-то стеснение в груди, руки и ноги холодеют; и наконец — внезапная слабость, когда все мышцы становятся вялыми и не подчиняются тебе… Стремясь подстегнуть свою волю, Жак мысленно повторял привычные доводы: он должен убрать этого человека, а тогда можно будет уехать в Америку, там его ждет богатство, там он без помех сможет обладать своей возлюбленной. Хуже всего было другое: увидев Северину полуобнаженной, Жак почувствовал, что все вот-вот опять сорвется, — ведь едва в нем возникала ужасная дрожь, он утрачивал всякую власть над собой. На мгновение Жак содрогнулся — он уже решил было, что не устоит перед роковым соблазном: голая грудь Северины, раскрытый нож на столе! Но нет, теперь он вновь чувствует себя уверенно, он весь напрягся для удара. Он сможет! И Жак продолжал в ожидании Рубо мерить комнату шагами, ходил от окна к двери, но всякий раз, оказываясь возле кровати, отводил взгляд в сторону.

Северина все так же неподвижно лежала в постели, где они только накануне под покровом ночи неистово предавались любви. Не поднимая головы с подушки, она неотступно следила за ним беспокойным взглядом, ее мучил страх, что Жак и в этот вечер не решится убить Рубо. Движимая инстинктом женщины-самки, рабски преданной тому мужчине, к которому она испытывает страсть, и бессердечной к человеку, который всегда оставлял ее холодной, она жаждала лишь одного — покончить с постылой жизнью и все начать сызнова. Избавиться от того, кто стоит поперек пути, — что может быть естественнее? Казалось, Северина даже не задумывается над тем, какое отвратительное преступление готовит: как только она переставала обсуждать кровавые подробности своего ужасного замысла, к ней снова возвращалось обычное спокойствие, и на ее улыбающемся невинном личике появлялось выражение нежной покорности. Северина с изумлением подметила в так хорошо ей знакомом облике Жака нечто новое и пугающее. Все тот же мягкий овал лица, те же вьющиеся волосы, те же черные усы, те же карие глаза с золотистыми точками, но вот нижняя челюсть так сильно выступает сейчас вперед, что обезображивает это красивое лицо, сообщая ему необыкновенно свирепое выражение. Проходя мимо, Жак, словно нехотя, посмотрел на нее, и молодой женщине почудилось, что его блестящие глаза подернулись какой-то красноватой пеленою; затем он резко отпрянул. Отчего он так сторонится ее? Неужто ему опять изменяет решимость? С некоторых пор Северина, не подозревавшая, разумеется, что Жак в любую минуту способен убить ее, объясняла себе безотчетный страх, охватывавший ее в присутствии любовника, предчувствием близкого разрыва. И вдруг она с пугающей ясностью поняла, что если Жак и на сей раз не осмелится нанести смертельный удар, то он убежит и никогда больше к ней не возвратится. И тогда она решила, что принудит его убить, сама придаст ему необходимое мужество. В эту минуту мимо опять проходил поезд — длинный товарный состав, и любовникам, подавленным воцарившимся между ними гнетущим молчанием, показалось, будто нескончаемая вереница вагонов тащится уже целую вечность. Опершись на локоть, Северина выжидала, пока грохочущий ураган замолкнет вдали, посреди уснувших холмов и лощин.

— Еще целых четверть часа, — вырвалось у Жака. — Он уже миновал Бекурский лес, прошел полпути. Ах, как мучительно тянется время!

Машинист подошел к окну, потом обернулся и внезапно увидел, что Северина в одной сорочке стоит у кровати.

— А что, если нам взять лампу и спуститься вниз? — предложила она. — Осмотришь прихожую, выберешь для себя удобное место, я при тебе отопру дверь, и ты рассчитаешь силу удара.

Он вздрогнул и отшатнулся.

— Нет, нет! Никакой лампы!

— Да ведь мы ее после унесем. Но сейчас надо во всем хорошенько разобраться.

— Нет, нет! Ложись в постель.

Однако Северина не послушалась, больше того — она направилась прямо к нему, и на губах ее появилась при этом победоносная и властная улыбка женщины, которая понимает, что она желанна, и сознает свое могущество. Если она сейчас обовьет его руками, он, конечно же, уступит обаянию ее тела и сделает все, что она прикажет! И, стремясь окончательно подчинить себе любовника, она продолжала ласковым голосом:

— Что с тобой творится, дорогой? Можно подумать, ты боишься меня. Только я к тебе подойду, ты уже отстраняешься. Ты, видно, не понимаешь, как я нуждаюсь теперь в тебе, как важно мне ощущать, что ты здесь, рядом, что между нами — полное согласие навеки, слышишь, навеки!

Северина все приближалась, и Жак, пятясь, оказался у самого стола, дальше ему уже некуда было отступать, а она стояла перед ним, ярко освещенная лампой. Никогда еще Жак не видал ее такой: волосы молодой женщины были высоко подобраны, сорочка спустилась так низко, что открывала шею и грудь. Он задыхался, тщетно борясь с собой, но отвратительная дрожь уже охватывала его, кровь яростной волною кинулась ему в голову. Он все время помнил, что нож тут, на столе, позади него, он почти физически осязал его — надо было только протянуть руку!

Собрав последние силы, Жак пролепетал:

— Умоляю тебя, ляг…

Выходит, она не ошиблась — он дрожит потому, что хочет ее! И при этой мысли Северина ощутила гордость. Чего ради станет она его слушаться? В эту минуту ей хотелось, чтобы Жак любил ее так неистово, как только возможно, чтобы они оба обезумели от страсти! Гибким, кошачьим движением она еще теснее прильнула к нему.