Тамара. Роман о царской России - Ирина Владимировна Скарятина

"Послушайте, – приблизившись ещё и доверительно понизив голос, произнёс делец, – я не хуже Вас знаю, что Вы никогда не подписывали этот вексель. И мы оба знаем, кто это сделал … Да ведь он поставил обе подписи в моём присутствии, при двух свидетелях. Одно Ваше слово – и Их Сиятельство могут оказаться по дороге в Сибирь. Если ж Вы подпишете бумагу, я не только буду доволен, поскольку у вас отличный кредит, но и ссужу Вам ещё немного денег, коль пожелаете".

Всё это походило на ужасный кошмар, и, будто во сне, я услышала, как промолвила тихим, лишённым всяких эмоций голосом: "Я не понимаю, о чём Вы говорите. Разумеется, я лично подписала, и Вы это знаете".

"Но Вы этого не делали! – взволнованно вскричал он. – Говорю Вам, мы оба знаем, кто это сделал, и теперь я смогу его покарать! Я умолял его вернуть мне долг, хотя бы часть, а он не только отказался, но и велел меня выгнать взашей. Дважды он это сделал – дважды меня вышвырнули на панель. Вот почему я пришёл к Вам …"

Двадцать пять тысяч рублей! Дедуся положил на мой счёт в банке именно такую сумму в канун моей свадьбы. Внезапно я приняла решение.

"Давайте встретимся завтра в десять утра, – сказала я, назвав банк, – и я заплачу Вам сполна".

Ошеломлённый, он вытаращился на меня, затем присвистнул.

"Ух ты! Либо Вы его безумно любите, либо …"

"Будьте добры, сейчас же уходите", – попросила я, до сих пор умудряясь управлять своим голосом и указывая на дверь. При этих словах, словно по мановению волшебной палочки, она распахнулась, и я поняла, что Сергей, вне всяких сомнений, караулил у замочной скважины.

С болью в сердце я часами расхаживала по комнате, размышляя о том, что написал мне профессор Вертхайм: "Вы имеете дело не с самим человеком и не с его обычными человеческими наклонностями к хорошему и плохому. Ключом к этой ситуации является только алкоголизм, и в нём кроется причина всех Ваших проблем".

Да, именно так всё и обстояло, и сейчас для меня было важно не потерять голову, не прийти в ярость, не устраивать сцен.

Когда Алексей вернулся, я как можно спокойнее рассказала ему о случившемся. Я была уверена, что тот, разозлившись, так или иначе "поменявшись со мной ролями", стал бы гневно орать и обвинять, но, к моему сильному удивлению, он меня обнял и прижал к себе.

"Тамара, Тамара, сегодня вечером всё свершилось", – простонал он.

"Господи! Что ещё?" – горестно спросила я.

"Мне выдвинули требования уволиться из полка и перестать быть членом клуба. Обстоятельства сложились не в мою пользу. Я тебе всё расскажу. Мне ничего не остаётся, как застрелиться и покончить со всем этим. Это единственный выход".

"Пойдём в мой будуар и всё обсудим", – предложила я, горько заплакав. Он выглядел совсем потерявшим надежду, столь отчаявшимся, но в то же время, неожиданно, столь юным и жалким.

Впервые за много месяцев мы сидели бок о бок и разговаривали до рассвета. Трезвый и, согласно старинному русскому выражению, "убитый горем", с измождённым лицом и срывавшимся от страдания голосом, он мало-помалу рассказал свою печальную историю о том, что произошло в тот роковой день: как командир полка, вызвав к себе, обвинил в том, что он слишком много пил с постыдными результатами, слишком много играл в азартные игры и имел дело с сомнительными личностями ("С Ивановым", – с тоской подумала я), а всё это являлось несовместимым с его статусом офицера этого особенно гордого полка, и потому потребовал, чтобы он незамедлительно подал в отставку для "защиты чести своего мундира".

Тем же вечером, словно это было заранее оговорено, клуб попросил его отказаться от членства по тем же причинам.

"И вот, – с несчастным видом продолжил он, – придя домой, я обнаруживаю, что этот никчёмный негодяй Иванов здесь был и пытался тебя шантажировать! Заявился к тебе подобным образом и в такой час! Какова наглость! Конечно, он думал, что ты испугаешься и подпишешь. Но, слава Богу, ты так не сделала. Видишь ли, единственная причина, по которой я поставил твоё имя под своим, заключалась в том, что он на этом настоял, сказав, что мой кредит не столь хорош, как твой. И, так как ты моя жена, не достигшая совершеннолетия, я действительно как-то не подумал, что было б ошибочно подписываться и твоим именем. Кроме того, я собирался тебе всё рассказать, а потом из-за того, что случалось то одно, то другое, про это забыл – клянусь, так и было".

Он казался столь искренним, стремившимся всё объяснить, что я от всего сердца попыталась ему поверить. Я знала, что за этот прошедший год память часто его подводила, так что, возможно, он действительно говорил мне правду. Кроме того, разве мог неприятный эпизод с Ивановым сравниться с теми реальными бедствиями, которые теперь на Алексея обрушились? Ибо увольнение из полка вкупе с изгнанием из клуба было двойной крупной катастрофой, что, несомненно, навсегда могла подорвать его репутацию, даже несмотря на то, что все задействованные стороны держали происшедшее в строжайшем секрете. Такие вещи рано или поздно выплывали наружу, и люди начинали судачить, пусть даже возмущённым шёпотом. Мужчины стрелялись и из-за меньшего! А Алексей легко мог это сделать в минуту отчаяния, особенно если был бы пьян.

"Боже мой, Боже мой, – молилась я молча, сжимая пальцы так, что хрустели кости. – Что нам делать? Укажи нам путь. Молю и заклинаю, Боже мой, пожалуйста …"

В эту секунду луч раннеутреннего солнца просочился сквозь щель между штор и, проскользнув по зелёному ковру, остановился на пышном цветущем розовом кусте, стоявшем на полу возле моего письменного стола. Красные розы и солнечный свет … розы … совсем как розовые кусты в Стронском – Стронское! Ох, батюшки, как же я сразу об этом не подумала? Вот оно, решение!

"Алексей, – взволнованно воскликнула я, – послушай-ка, у меня есть замечательная идея! Давай уедем теперь же, без промедления, завтра – ты, я и малышки".

"Уедем? Куда? – глухо спросил он, не поднимая глаз. – Я не хочу бежать за границу, словно изгнанник".

"Нет, нет, только не за границу! Домой, в Стронское, – вскричала я, вскакивая и дёргая его за мундир. – Там скоро наступит лето, распустятся розы, и это будет чудесно, чудеснее, чем в любом другом месте на