На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко
На доблесть и на славу читать книгу онлайн
Роман «На доблесть и на славу» завершает дилогию известного ставропольского писателя Владимира Бутенко, посвященную судьбе казачества в годы Великой Отечественной войны. Лихолетье развело по обе стороны фронта казачий род Шагановых. Красноармеец Яков в составе сабельного эскадрона проходит ратный путь до Будапешта, приумножая славу предков. Ранениями и собственной кровью смывает он клеймо «сына старосты». Также нелегкие испытания выпадают на долю его жены Лидии, арестованной смершевцем только за то, что была невесткой атамана.
Тяжелой оказалась стезя старшего поколения Шагановых и тех, кто поверил посулам гитлеровцев «даровать казачью вольницу». С документальной точностью и мастерством в романе рассказывается о скитаниях многих тысяч казачьих беженцев, о распрях атаманов, о пребывании Казачьего Стана в Белоруссии и Италии, о трагедии Лиенца, когда английское командование обманом заставило казачьих изгоев и офицеров принять горестный «венец правды».
– Вы трошки потерпите, не затягивайте песняка. Особый случай. Нонче как раз Прощеное воскресенье. И потому на спомин пришел… Вот учит нас библия за все прощать. Тебе по левой скуле, ты – правую подставляй. Не убий. Не укради. Не прелюбодействуй. Ну, и по списку. Законы хорошие. Правда, большевики их отменили. И церквушку, что открыли при немцах, превратили в амбар. Опять бог без надобностей. Так-то оно так. Опиум и сплошное заблуждение. Одначе передам то, чему лично был пострадальцем. В предвоенный год, осенью, может, помните, послали меня на выставку в Ростов. Как ударного пчеловода. Ишо из райцентра – человек десять. Поселили в Доме колхозника, кормят, как буржуев. При столе каждому – тарелка, вилка-ложка. А главное – никелированный ножик! Так и горит, что зеркало… И тут, поверите, грех обуял. Закартило такой нож забрать с собою. Рассуждаю: на кой он ляд? Тупой, сталь мягкая. А желание стырить все дюжей! Да. Вот напоследок собирают нас в обкоме, раздают подарки. Я статуйку Сталина получил. Опосля угощение затеяли. Ажник дрожью меня взяло! И так-таки незаметно цопнул подручный этот ножик и за голенище сапога – ширк! С ребятами решили ишо по малости добавить. Пошли к порту. А я Ростов дюже знаю, потому как терся в нем и повадки воров изведал. Заворачиваем в рюмочную. Заказываем мудеру. Прикушиваем винцо, а беды не чуем!
– Эка тебя понесло, Кузьмич. Закругляйся! – рассердилась тетка Устинья, торопя засидевшегося говоруна. – Уже чугуны накалились. Некогда!
– Не чуем беды, а она – за плечами. Трое нас, казаков. А их, воркаганов, пятеро. Зырятся нагло, в припор. «Эге, – думаю. – Это же чистые жиганы». Намекаю землякам, к выходу – шнырь! И как ударились бечь по спуску! Должно, версты три, как жеребцы, отскакали, покель к милицейскому посту прибились. Ну, думаю, спаслись. Слава богу. Когда гляжу, мой сапог, куда я ножик сховал, по голенищу рассечен, попротыкан. А нож и вовсе потерялся! А сапоги те, яловые, неделю назад куповал… Вот наука! Не укради, а я украл. И сапога лишился, и того ножичка дурацкого.
В этот момент хлопнула входная дверь и с ревом вбежала Танька, в заляпанных сапожках, в съехавшем набок платке. Следом – Федюнька, с искаженным от страха, заплаканным лицом. Он с разбегу кинулся к Лидии, замершей от неожиданности.
– Мама! Маманюшка! Там деда Степан… – захлебываясь, дрожа, частил Федюнька, оглядываясь на дверь. – Я видел, он по тому берегу шел и на нашу хату глядел…
Тетка Устинья, не растерявшись, достала из-под божницы бутылку со свяченой водой, слила на ладонь, трижды умыла казачонка. Он стал реже всхлипывать, умолк. А Танька рассказала, что они пошли на речку смотреть промоины, с клокочущей, быстрой водой, и вдруг Федька заорал, пожег к дому, заодно всполошив и ее. Правда, она оказалась резвей, обогнала короткой дорогой. Лидия засобиралась домой, успокаивая сынишку. И Кузьмич с улыбкой подбадривал впечатлительного мальца.
– Это видимость одна, родной. Причудилось. И ты зазря не лей слезы! Папка у тебя – геройский. Держи хвост пикой!
Но тетка Устинья, вздохнув, покачала головой:
– Не к добру это, не к добру. Ишо и на хату вашу смотрел… Ты, Лида, освященной водицей все углы окропи и лампадку не туши. Нехай все время горит…
9
Решением Ставки 5-й Донской казачий корпус, только что вступивший в бой за Мишкольц, был передан в подчинение командующего 3-м Украинским фронтом Толбухина. Безостановочным маршем, в распутицу, казаки пересекли Венгрию с крайнего северо-востока до южной оконечности, отмахав, полтысячи верст за десяток дней! Форсировав Дунай, Горшков сосредоточил корпус на балатонском берегу, в Шиофоке. 25 декабря донцов бросили в прорыв на участке фронта Саар – Чакваар, а уже на следующий день они дрались у Секешфехервара. В то же время два наступающих клина 2-го и 3-го Украинских фронтов, пронизывая эшелонированную оборону неприятеля, соединились северо-западнее Будапешта. Мощнейшая немецкая группировка угодила в западню!
2 января немецкий танковый корпус и дивизия мотопехоты пытались выручить окруженцев, нанеся концентрированный удар в восточном направлении. В районе Бичке, где оборонялись казаки, противник достиг-таки шоссе, ведущего к Будапешту. Пять дней и ночей скопища немецких танков, самоходок, бронемашин беспрерывно накатывались на позиции донского корпуса.
Однако 7 января, изменив вектор удара, гитлеровцы ринулись вперед уже силами шести танковых дивизий, двух полевых и кавалерийских бригад. Смертоносная баталия взъярилась у Замоля! И снова казаки не дрогнули, удерживали подступы к Будапешту вплоть до 12 января. Немцы маневрировали, их танковые части шныряли вдоль линии фронта, выискивая слабину в обороне донцов, чтобы вклиниться хотя бы на узком пространстве и развить наступление к венгерской столице. Внезапный контрудар Толбухина не только сорвал все планы по прорыву, но и крепко уменьшил численность немецких войск. Укрывшись за Балатоном, противник приступил к переброске формирований, к подготовке решающего штурма.
Фары «Виллиса», на пониженной скорости колесившего по шоссе, выхватывали из темноты, уплотненной снегопадом, кочующие упряжки артиллеристов, грузовики, всадников, тягачи с пушками, корпусные танки, – растянутую на несколько километров маршевую колонну. Комкор Горшков, укутавшись в бурку, сидел, как обычно, впереди. Привалову, приютившемуся с начштабом Дуткиным за его спиной, было слышно сквозь гул мотора, как генерал, будто чему-то неприятно удивляясь, хмыкал, переводил дыхание. Бессонница тяжелила веки, и Никифор Иванович прикорнул было к дверце, но машину резко занесло на дороге, – и дрема сменилась безотчетной тревогой. Еще вчера они ехали в обратном направлении, к Эстергому, спешили вместе с корпусом навстречу танковой дивизии «Викинг». Отломав сотню верст, донцы с марша вступили в бой, остановили врага. И тут же был получен новый экстренный приказ командования! Корпус передал боевые позиции пехотинцам, опять спружинил в тесную колонну и двинулся обратно. Негаданная гололедица выстеклила дорогу. Только цепи на колесах позволяли как-то ползти генеральскому автомобилю, а лошади, ступавшие по обочинам, по твердому зеркалу шоссе, скользили, падали, раня себя и всадников. На подъемах ревом ревели тягачи и грузовики, подталкиваемые бойцами, клубы дыма выбрасывали карабкающиеся «тридцатьчетверки». Ночь скрывала от самолетов, но и затрудняла ориентацию маршевиков. Под уклон юзом скатывались машины, подводы, тяжелые пушки, увлекая за собой упряжки и калеча лошадей. В одном месте «Виллис» цокнулся с армейской кухней, крутнулся, но шофер, бывалый казак, умело удержал машину на насыпи…
– Комиссар! А, комиссар! – бодро окликнул Горшков, сдвинув папаху и полуобернувшись назад. – Ты посмотри, какая дорога! Каток. Казаки еще так-сяк, а лошади… Загубим лошадок! За двое суток,
