Королевские сестры - Виктория Холт

другим — изменившимся по отношению к ней. Он наверняка пришел сказать, что их отношениям конец. Какая нелепость! Конец… теперь, когда его жена мертва! Все эти годы они встречались тайно, и он, суровый кальвинист, подвергал свою душу опасности, совершая прелюбодеяние ради нее; а теперь, когда в таком грехе больше не было нужды, он пришел сказать, что все кончено.

— Так долго, — пробормотала она. — Я была так несчастна.

— Мне тоже показалось, что это долго, — повторил он. — Я тоже был несчастен.

— И что теперь?

— Я дал обещание Тенисону.

— Но… почему?

— Она написала письмо — два письма, одно мне, другое архиепископу. Оно касалось нас. Она просила меня прекратить наши отношения и просила Тенисона вырвать у меня это обещание.

— Она будет править вами из могилы, как не могла при жизни, — с горечью сказала Элизабет.

— Мной править не будут.

Ее улыбка снова стала лучезарной, но он не смотрел на нее.

— Не думайте, — продолжал он, — что я не думал о вас все это долгое время.

— Это долгое, долгое время, — пробормотала она.

— Я думал о путях… и средствах… и вот что я задумал. Мы не должны встречаться…

Он увидел отчаяние на ее лице и был так же восхищен ею, как и тогда, когда впервые понял природу ее чувств к нему.

— …в Англии, — продолжил он. — Я сдержу свое обещание. Но есть Голландия.

Она выглядела озадаченной, и он сделал шаг к ней, словно собираясь положить на нее руки, но остановился.

— Я решил, что у вас будет муж, муж, который даст вам положение, достойное вас.

— А вы? — спросила она.

— Я буду часто бывать в Голландии; вы и ваш муж будете сопровождать меня туда; и там все будет как прежде.

— Понимаю.

— Вас это радует?

— Я, как всегда, принимаю повеления Вашего Величества, — ответила она.

Как это на нее похоже! Такая умная и в то же время такая покладистая. Так было всегда; она всегда давала ему то, что ему было нужно. Он не был чувственным человеком, и плотский акт никогда не имел для него первостепенного значения. Он мог без отчаяния перенести эту разлуку, но не хотел, чтобы она думала, будто он ее бросил.

Он быстро сказал:

— Я жалую вам частные владения Якова II в Ирландии.

Она затаила дыхание; она станет богатой женщиной сама по себе.

— И, — продолжал Вильгельм, — когда мы выберем вам мужа, будьте уверены, я дарую ему графский титул.

Она опустила глаза, чтобы он не увидел ее ликования.

Все ее усилия не были напрасны.

***

Льюис Дженкинс стоял у кровати своего маленького господина и широко улыбался.

— Сегодня лучший день в году, — объявил он.

Глостер сел в постели и потребовал объяснений.

— День святого Давида, праздник валлийцев, и я надеюсь, Ваше Высочество сегодня украсит шляпу луком-пореем.

— Что ж, Дженкинс, поскольку я был бы принцем Уэльским, будь у меня все права, я непременно надену лук-порей.

Дженкинс вложил в руки мальчика одно из украшений, сделанных из шелка и серебра в форме лука-порея, которые носили при дворе в день святого Давида валлийцы.

— Так вот что такое лук-порей, — сказал Глостер. — Но это, конечно, не настоящий.

— Разумеется, нет, но это прекрасная имитация.

— Я не жалую имитации.

— Тогда мы спустимся в сады, и я покажу вам, как там растет настоящий лук-порей.

— Тогда я сравню его с этой побрякушкой. Помоги мне одеться, Льюис.

Когда он оделся, он сказал:

— Не зови никого, чтобы шли рядом со мной. Я должен ходить один. Папа бил меня за то, что я хожу непрямо. Было очень больно. Но он не хотел этого делать. Это было только для моего блага. И хотя, Льюис, мне нелегко ходить прямо, я хожу прямее с тех пор, как папа высек меня тростью.

— Надеюсь, это было не слишком больно, Ваше Высочество.

— Я видел, как это было мучительно для папы и мамы, — серьезно ответил мальчик.

В саду он осмотрел лук-порей.

— Но это гораздо интереснее, чем шелковый, Льюис. Тут столько слоев, а понюхай.

— Я рад, что лук-порей пришелся по вкусу Вашему Высочеству.

Садовник собрал несколько лучших стеблей и с поклоном преподнес их мальчику.

— Я рад принять их, и поскольку я не могу носить их все на шляпе, я украшу ими свою пушку или, может быть, свой корабль. Льюис, созывай моих воинов. В день святого Давида непременно должен быть парад.

Мальчиков созвали, и парад начался, и Глостер, с луком-пореем в шляпе, выкрикивал приказы и принимал смотр своих войск.

Когда парад закончился, он очень устал, и миссис Басс, которая была няней его матери и все еще состояла при королевской детской, сказала, что ему следует немного отдохнуть.

Глостеру не нравилось принимать приказы от старой няни своей матери, но он был измотан и позволил увести себя в постель, где очень скоро погрузился в глубокий сон, а когда проснулся, начал выкрикивать приказы своим воинам. Вбежавшие слуги сразу увидели, что у него жар.

Тревога охватила Кэмпден-хаус. Маленький принц отравился, трогая лук-порей.

***

Сара сидела у постели Анны, и ее голос звучал без умолку.

— Это и впрямь чудесно, что Мальборо позволили вернуться ко двору, позволили целовать эти голландские пальчики, позволили заявить о своей преданности… О, поистине чудесно, но у Мальборо есть в жизни миссия получше, чем слюнявить пальцы этого Выкидыша. А что насчет самого Мальборо, я спрашиваю? Какое положение он получит при дворе? Похоже, никакого. И так Калибан держит свое обещание?

— Это скандал, дорогая миссис Фримен, — ответила Анна. — Но я не доверяю Калибану, вы же знаете. Столько-то и не более — вот его манера. Он предложил мне Сент-Джеймсский дворец, и за это я благодарна, но нет и намека на то, что мне следует туда переезжать.

— Он предлагает его, потому что должен. Он ничего не отдает даром.

— Уверена, вы правы, но было бы приятно снова оказаться в Сент-Джеймсе.

— Но вернемся к милорду Мальборо. Ему следует дать шанс использовать его великие таланты.

В дверь постучали, и Сара с негодованием подлетела к ней.

— Разве вы не знаете, что мы с принцессой желаем остаться одни? Что за