Адмиралы Грейги: оклеветанные и забытые - Наталья Колева

и трудной, повседневной, но нужной работой… Когда пишут, что Даль «ничего такого» не писал, а сочинение пасквилей ему «приписали» – это тоже ложь. На странице 34 своей книги, Бессараб пишет: «Друг Даля Дмитрий Завалишин, человек необыкновенных способностей и воинственной честности писал в своих воспоминаниях, что Даль уже в Морском Корпусе слыл сочинителем, и не только стихов». Как хорошо, что отмечена честность. Вот об этом «и не только», очень хочется рассказать. Что же произошло в далёком 1823 году? Как пишет Зоя Ивановна, краевед из Николаева: «Мирное течение времени в Николаеве с 19 на 20 апреля 1823 года было взорвано расклеенными по городу стишками сатирического содержания, адресованными «сброду, носящему флотский мундир», с информацией о некой польке-подрядчице, которая, имея во флотском городе неограниченную власть, может добраться до кого угодно. До сих пор одни говорят об инциденте как о стишках с безобидной, но глупой шуткой, написанной легковесным мальчишкой; другие – как о грязном пасквиле от мстительного «троглодита и ущербного ублюдка», которому отказали в любви; третьи утверждали, что это была неудачливая для самого автора остросатирическая эпиграмма. Когда же сочинителя то ли нашли, то ли попросту назначили быть ответчиком, то Главный командир Черноморского флота адмирал Грейг рассвирепел, устроил неслыханный самосуд, заранее зная, что сам продиктует приговор, пугал тюрьмой, каторгой, шпицрутеном и едва ли не смертной казнью». Ну что тут скажешь? Понятно, что Шаталова не в курсе Морского Устава Петра Великого, но Шигин-то должен был о нем слышать. Не читал-Бог с ним, но не слышать не мог. Такие же пасквили на адмирала, только в прозе, мы читали и от других «ущербных» или продажных. Правду говорят: достоверность и объективность порой не совпадают. Достоверность может быть абсолютно не объективной из-за пристрастного отбора материалов. Трудно поверить, что многие не знали об истинной роли Даля во всей этой истории. Знали, конечно знали, но молчали. А сами-то Шигин и Шаталова достаточно честны, чтобы писать всю правду? По мнению Шаталовой Даль, написав пасквиль, просто «сочувствовал Грейгу в его любовном выборе», это и «извиняет» мичмана. Вопрос: кому хотелось бы такого «сочувствия»? Но судя по логике «краеведа» Шаталовой, мичману Далю было виднее кого любить его руководству, а кого нет. Давайте просто подумаем, так ли несправедливо было обвинение в адрес невинного мичмана? Так ли незаслуженно его осудили? Есть ведь документы допроса и его признание в написании пасквилей. Почему документы-то, не привели? Разваливается ложь и клевета в отношении адмирала? Разочарую Зою Ивановну и ей подобных – признание в написании «безобидной шутки» было. И оправдывался, и юлил Даль как мог. А для Шигина, чуть позже, напомню Морской Устав. Чтобы закрыть вопрос с воспоминаниями Пыпина. О написанных Далем «Сказках»: «получили известность и вместе сопровождались неприятной историей. За несколько фраз превратно растолкованных в одной сказке, он был «взят жандармом и посажен в 111 отделение»[238]. Было, было. Первая книга Даля была запрещена, и он был арестован Третьем отделением, весь тираж конфискован. От гнева императора Николая I его спасли военные заслуги, и он не понес наказания «за возмутительное сочинение». Но эта встреча с политической полицией оказалась для него отнюдь не последней. «До меня дошли частным образом сведения, что Ваше Превосходительство намерены определить на службу во вверенное Вам министерство некоего чиновника Даля, – сообщал шеф жандармов Александр Бенкендорф министру внутренних дел Льву Перовскому в ноябре 1841 года – Допуская мысль, что Даль проникнут неблагонамеренным духом к Правительству, я долгом поставлю сообщить о сем Вашему Превосходительству». Собираясь в отставку, Василий Перовский рекомендовал Даля своему брату в качестве секретаря. Но стоило Далю прибыть в Петербург и приступить к работе, в адрес его нового начальника поступило донесения шефа жандармов (оно есть в Российском государственном историческом архиве). Глава Третьего отделения напомнил министру внутренних дел об издании Далем книги «весьма дурного направления мыслей» (те самые «сказки») и добавил: «Сверх того, известно мне, что Даль был под судом, по случаю павшего на него сильного подозрения в сочинении одного пасвиля». Документы приложены, объяснительная Даля тоже. Там черным по белому написано: «Не хочу оправдываться в поступке своём, но смею думать, что я пострадал за него довольно, и что это для молодого человека, едва только оставившего корпус, есть достойная наказания и забвения шалость», – писал Даль в объяснительной записке Перовскому. «Шалость» дорого обошлась людям. Но когда нам думать об этом, вы пословицы и поговорки собираем. Но и здесь, по-видимому не всё было гладко. Дмитрий Петрович Мирский – русский литературовед, литературный критик писал, что он (Даль – Н.К) «был лишен подлинного чувства стиля, и все его попытки русифицировать русский литературный язык остались бесплодными». Оценивать и комментировать это, для специалистов. Что касается его работы, написано буквально следующее: «Собрание этого материала…составляет несомненную заслугу Даля; но его теоретическое мнение о языке не выдерживают критики и к сожалению, неполезно отразились так же на его капитальном труде». Есть там и воспоминания Даля об отце. По словам Даля, отец «силою воли своей, умел вкоренить в нас на век страх Божий и святые нравственные правила». Даже интересно – куда всё это подевалось, когда он пасквили писал? Страх, а главное – нравственные правила? Вот и документы подоспели. Надо отдать должное адмиралу Грейгу: невзирая на личное оскорбление, он не опустился до банальной мести, хотя нынешним историкам так хотелось ему это приписать. Он провел, с юридической точки зрения, образцовый процесс. Далю была дана возможность знакомиться с правовыми актами и выстраивать свою защиту, не испытывая никакого давления «сверху». Кроме того, столичные судьи сделали ему особое внушение, «дабы впредь он подобных занятий воздержался, под опасением взыскания по строгости законов».

После окончания Морского корпуса Даль вернулся на службу в Николаев и там подружился с астрономом Карлом Кнорре. Вместе с ним и братом Карлом, вхож в дом адмирала Грейга. Как пишет Бессараб (стр.42), именно Кнорре рассказал Далю о том, что у адмирала молодая жена: «Вашему брату моряку, и старость нипочём. Грейг – ходячие мощи, а туда же, завел красотку…». «Мощам» – 45 лет всего. Да и говорил ли такое Кнорре? Чтобы