Адмиралы Грейги: оклеветанные и забытые - Наталья Колева

в этом году Даль? Никто. Мичман, страдающий морской болезнью и запомнившийся своим сослуживцам по Морскому кадетскому корпусу составлением словарика флотского жаргона аж на 34 слова. Действительно – и «гений», и «деяния» – несопоставимы. «Деяния» уже были, а вот до «гения» ещё ох как далеко. Да и был ли он, гений? Откуда же Шигину и Шаталовой знать, что в дореволюционном журнале «Русский архив» была опубликована записка Екатерины II одному из её секретарей. Императрица работала над составлением «Сравнительного словаря всех языков и наречий». Говор крестьян, населявших окрестности Новгородского городка Копорье, её заинтересовали настолько, что в 1784 году она делает «такую политику»: «Реестр слов отвезите графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому и попросите его именем моим, чтобы он послал в своих Копорских деревнях кого поисправнее и приказал у тех мужиков, кои варягами себя называют, тех слов из их языка переписать…». Об этом вообще никто не пишет. Екатерина Романовна Дашкова вспоминала: «Я сказала её величеству, что не могу понять, почему, будучи сама писательницей, и любя наш язык, она до сих пор не учредила Академию русского языка. Нам так не хватает правил и хорошего словаря, которые избавили бы нас от глупости употреблять иностранные понятия и слова, притом, что мы обладаем собственными и гораздо более выразительными. – Не знаю, как это получилось, – ответила она мне. – Несколько лет я мечтала об этом и даже уже отдала распоряжения». Князь П. А. Вяземский говорил: «Как странна наша участь. Русский силился сделать из нас немцев; немка хотела переделать нас в русских».

Так что, Даль, не первый и не последний! Были ещё Снегирев, Буслаев и многие, многие другие. Все их изыскания и работы описаны в «Истории русской этнографии», т. 1. А. Н. Пыпина. Александр Николаевич написал, что «словарь, памятник огромной энергии, трудолюбия ценен лишь как богатое собрание сырого материала, лексического и этнографического (объяснение обрядов, поверий…) не всегда достоверного»[234]. Примечательно, что сам Даль говорил: «С грамматикой я искони был в каком-то разладе, не умея применять её к нашему языку и чуждаясь её не столько по рассудку, сколько по какому-то темному чувству, чтобы она не сбила с толку». Разлад всё-таки сказался. Слово «дышло» Даль перевел с немецкого и поставил рядом со словами «дыхать», «дышать», а «простор» – с «простой». Это не я придумала, это из работы российского лингвиста и этнографа Сергея Константиновича Булича. И чтобы закрыть эту тему, тот же Булич написал о Дале: «Многочисленные повести и рассказы его страдают отсутствием настоящего художественного творчества, глубокого чувства и широкого взгляда на народ и жизнь. Дальше бытовых картинок, схваченных на лету анекдотов, рассказанных своеобразным языком, бойко, живо, с известным юмором, иногда впадающим в манерность и прибауточность, Даль не пошёл»[235]. Засветился Владимир Иванович и в «крестьянском вопросе». Вспоминая один из его рассказов В.И. Семевский написал буквально следующее: «Так вот, как глупы мужики и как благодетельна для них помещечья власть, как необходимы для их счастия и мудрые исправники – всё это мог воочию увидеть читатель из произведения Даля, написанного совершенно в духе министерства Перовского, в котором он служил. Досаднее всего, что Даль мог удостаиваться за это крайне фальшивое по тону произведение одобрение даже таких людей, как Тургенев и Белинский. Не может не казаться странным, что указанный фальшивый тон некоторых рассказов Даля не вызвал осуждения Белинского»[236].

Что главное в книгах Шигина? броский заголовок. А он в книге более чем броский, «Застенки мичмана Даля». Прочитаешь и представляешь, как пытали и истязали бедного, худого мичмана. Сердце кровью обливается. Жалкоо… В Морской Корпус его определили вместе с братом Карлом по заслугам их отца, флотского врача. И вот об этом заведении, выпускниками которого был – Ушаков, Сенявин, Крузенштерн, Лазарев, Корнилов, Нахимов и многие другие у Даля остались одни дурные воспоминания. Об этом немало подробностей в воспоминаниях его дочери. Он так и пишет в старости: «Нас, двоих братьев, свезли в 1814 году в Морской Корпус (ненавистный памяти), где я замертво убил время до 1819 года». И «воспитание внешнее и учителя негодяи, неучи», непонятно только, как такие «придурки» воспитали целую плеяду замечательных флотоводцев, кораблестроителей, артиллеристов, а главное, никто из его однокашников и других отставных моряков, с такой ненавистью Корпус не вспоминал, только с благодарностью. Это разве не оскорбление флотоводцев? Может именно с Далем было что-то не так? Нет, учился Даль хорошо (папу нельзя было подвести), ему повезло, и он был назначен в плавание среди 12 лучших учеников. Что принесло ему это плавание как моряку? Да в общем – ничего! Если почитать дневник «Дневной журнал» веденный на бриге «Феникс», идучи из С.-Петербурга в различные порты Балтийского моря. Гардемарина Даля»[237], то там слишком много описаний городов, музеев, кунсткамер и ничего о службе. Это было интереснее. С первых же дней выяснилось, что Даль никудышный моряк. Как писал о нем А. Н. Пыпин: «На беду, он не выносил качки, морская служба была для него пыткой, все старания перейти на другую военную службу были безуспешны. Отслуживши обязательные годы, Даль вышел в отставку и переехал в Дерпт, где жила его мать для воспитания младшего сына.». Нет он знал все команды, мог проложить курс, определить местонахождение судна, но едва крепчал ветер, начиналась качка, юный «морской гвардеец», цепляясь за снасти уползал в каюту. Пока фрегат болтало по волнам, Владимир был болен. Да он и сам писал об этом в письме к академику Якову Гроту: «Меня укачивало в море так, что я служить не мог». Что ни качка – все хуже. Матросы жалеют, наставляют – хорошо илу с якоря поесть, помогает. Офицеры советуют подать в отставку, но Даль после смерти отца – кормилец… Объясняя позже причину отставки писал, что почувствовал на флоте «бездействие своё, скуку, недостаток знаний». Но это не правда. Нет, есть правда – скука! Он не любил Севастополя, города моряков «заваленного мичманами», где «занятий и развлечений, кроме служебных, почти никаких». Видимо от «скуки» и начал писать водевильчики и пасквили, в которых высмеивал военную службу, моряков и горожан, их быт, интересы. Видимо Устава морского не знал. Так что, когда некая Майя Бессараб во всей этой истории поставила во главу угла именно адмирала Грейга, она, мягко говоря, солгала. Так ли безгрешен был Даль? В своих пасквилях он задел весь город. Ну ещё бы, флотская жизнь не удалась, нелюбима, да что там-ненавистна, поэтому, видимо и вымещал всю злобу на тех людей, для кого морская служба была хоть