Расколотая корона - Виктория Холт

— Не будем ворошить прошлое, — сказал Генрих. — Мы собрались здесь с определенной целью. Ваш брат мертв, и это многое изменило. Я привез тебя сюда, Ричард, чтобы ты покинул Аквитанию. Твой брат Иоанн станет герцогом, и ты сейчас же передашь ему герцогство.

Глаза Ричарда стали холодны как лед; лихорадка проявилась в дрожи его рук.

— Аквитания теперь усмирена, — сказал он. — С тех пор как моя мать короновала меня ее герцогом, я сражался за свое место мечом. Я завоевал его. Вы же не попросите меня отказаться от него сейчас.

— Я не прошу, — ответил король. — Я приказываю.

Ричард не проронил ни слова. Его брат Генрих был коронован королем Англии и никогда не имел никакой власти. Он был герцогом Нормандским, графом Анжуйским — и много ему это дало.

Юный Джеффри, граф Бретонский, правил этой землей. Он, как герцог Аквитанский, будет править своей территорией. Он предпочел бы быть правителем на деле, а не иметь обещания высокопарных титулов, которые ничего не будут значить до смерти отца. Не то чтобы король говорил о том, чтобы сделать его наследником своих владений. Предполагалось, что он им станет, потому что он был старшим из ныне живущих сыновей, но отец этого не говорил. И судя по тому, как он начал души не чаять в Иоанне, кто знает, что творилось у него в голове?

Ричард не доверял отцу, особенно теперь, когда тот послал за Иоанном.

Поэтому он не стал, как мог бы сделать раньше, давать решительный отказ передать землю, за которую сражался. Он сказал, что это предложение стало для него такой неожиданностью, что ему нужно время, чтобы его обдумать.

Король согласился, но добавил, что ему понадобится ответ — и ответ должен быть согласием… в течение следующей недели.

Ричард вернулся в Аквитанию. Оттуда он и прислал отцу свой ответ.

Пока он жив, Аквитанией будет править он, и никто другой.

***

Король задержался в Нормандии. Он держал при себе Иоанна, и младший сын исправно играл предназначенную ему роль. Он с серьезным видом слушал советы отца, изображал восторг перед его мудростью и был твердо намерен оставаться любимым сыном.

Генрих не был дураком. Он часто размышлял об Иоанне, но так жаждал любви, что продолжал обманывать самого себя: одна его половина предостерегала от предательства, а другая уверяла, что у него есть по крайней мере один сын, которому он небезразличен.

Многое удерживало его за морем, хотя он и тосковал по Англии.

Состоялась встреча с Филиппом, на которой они спорили о возвращении приданого Маргариты. Они сошлись на том, что Генрих будет выплачивать ей ежегодное содержание в размере более двух тысяч анжуйских фунтов. Генрих никогда не противился таким соглашениям, ибо обещал себе, что, если с выплатами возникнут трудности, он просто позволит делу заглохнуть.

Неизбежно зашла речь и об Алисе.

— Ее брак с Ричардом давно пора устроить, — сказал Филипп.

— У меня и у Ричарда было столько дел, — ответил король.

— А теперь, я слышал, у вас с ним неприятности.

— Он непокорный сын.

— Сыновья вас разочаровали, брат.

— Они доставили мне хлопот. С младшим будет иначе. Иоанн будет хорошим сыном.

Филипп сделал многозначительную паузу, словно к чему-то прислушиваясь. «К чему?» — удивился Генрих. «К ироничному смеху богов?»

Они договорились о приданом Алисы.

— Вы могли бы решить, что если она не для Ричарда, то подойдет Иоанну, — сказал Филипп. — Джеффри устроился в Бретани.

— Иоанн обручен с дочерью графа Глостера.

— О таких помолвках часто забывают. Не забывайте, брат, что Алиса — принцесса Франции.

— Я сделаю все возможное, чтобы о ней хорошо заботились, — сказал Генрих.

Филипп не стал настаивать. Иногда Генрих задавался вопросом, как много известно о нем и Алисе.

***

Генрих планировал покинуть Нормандию в начале лета и взять с собой герцога и герцогиню Саксонских. Его дочь Матильда была беременна, и он подумал, что было бы неплохо, если бы ребенок родился в Англии. Он много размышлял о совете Санчо Наваррского, который предлагал проявить немного снисхождения к Алиеноре.

Ей было шестьдесят два года — вряд ли в таком возрасте она станет затевать мятежи. Но, конечно, ее нельзя было судить по обычным меркам. В Алиеноре не было ничего обычного. Казалось невероятным, что она провела в заточении одиннадцать лет, но это было так.

Во время их последней встречи она не выказала ни малейшего раскаяния. Невозможно было даже представить ее такой. Она сделала все возможное, чтобы поссорить его с сыновьями; и так долго это было главной целью ее жизни.

И все же, возможно, было бы разумно дать ей немного свободы — не много, но достаточно, чтобы показать тем, кто следил за их отношениями, что он готов быть снисходительным, если только она даст ему повод доверять ей. Ричард бросал ему вызов в Аквитании, и там могли начаться волнения. Народ этой провинции был бы доволен, если бы он показал им, что его отношение к Алиеноре смягчается. Их дочь Матильда будет в Англии, и было бы прекрасным жестом позволить матери и дочери встретиться.

Он обдумает возможность разрешить Алиеноре покинуть Солсбери и переехать в Уинчестер, где она сможет быть с дочерью во время ее родов.

Чем больше он думал об этой идее, тем лучше она ему казалась. Это не могло ему навредить, ибо за Алиенорой он будет пристально следить, и это покажет, что он готов к терпимости, если только она пойдет ему навстречу.

***

Алиенора находила заточение скорее утомительным, чем неудобным. Для женщины ее склада было мучительно быть отрезанной от событий и не иметь возможности в них участвовать, но ей удавалось оставаться в курсе происходящего. Она не была бы Алиенорой, если бы не сумела организовать систему, по которой ей тайно доставляли письма, а те, кто их приносил, естественно, уносили письма от нее.

Она знала, что происходит в Аквитании, и жаждала быть там. Она слышала о приключениях своих детей и была глубоко удовлетворена их ненавистью к отцу.

Она заботилась о своей внешности и для своих лет выглядела удивительно молодо. Она