Королевские сестры - Виктория Холт

Да, дом был прекрасен, согласился дворецкий, а епископ — добрый хозяин. Служить такому человеку было удобно и спокойно.

Стивен посмотрел с тоской.

— Я никогда не бывал в таком прекрасном доме.

Дворецкий явно гордился им.

— Хотелось бы посмотреть его получше, — сказал Стивен. — Хотелось бы увидеть кабинет епископа.

— Кабинет епископа! Но он там работает.

Тут-то план и дал трещину. Как же ему подбросить документ в кабинет епископа, если епископ там работает, да еще так, чтобы дворецкий ничего не заметил?

— Епископ, — сказал дворецкий, — очень любит свои сады. Он сам сажает растения. Видите все эти цветочные горшки вдоль подоконника? В них его особые растения и всякое такое. Хотите посмотреть сады? Я мог бы вам их показать.

— Что ж, да, — растерянно ответил Стивен. Как же он подбросит бумагу в саду?

— Цветочные горшки, — сказал дворецкий. — Они повсюду. — Он показал Стивену небольшую гостиную, примыкавшую к кухням. — Многие из них стоят здесь. Нам же нужно их куда-то ставить. Не хотите ли еще кусочек пирога, пока ждете?

Стивен сказал, что хочет, и пока он ел, дворецкого позвали в кабинет к хозяину за ответом, который Стивен должен был отвезти своему господину.

— Я сейчас вернусь, — сказал дворецкий.

И Стивен остался один, но слышал голоса других слуг в каких-то хозяйственных постройках. Он знал, что это тот самый момент; он мог больше не остаться один, а как ему избавиться от документа, если никто не должен его видеть?

Он лихорадочно огляделся. Затем вспомнил о гостиной с цветочными горшками. Он быстро вошел туда, взял большой цветочный горшок, вытряхнул часть земли, сунул внутрь документ и сумел скрыть его, присыпав землей сверху. Затем он проскользнул обратно на кухню.

Когда дворецкий вернулся, он сидел за столом и ел свой пирог.

Он чувствовал себя триумфатором. Он выполнил порученное ему задание; теперь оставалось только ждать вознаграждения.

Дворецкий, как и обещал, провел его по садам, и, изображая интерес, которого не чувствовал, он возомнил себя великим заговорщиком.

Как только ему удалось уйти, он поспешил в Лондон и отправился в Ньюгейтскую тюрьму навестить заключенного Янга.

— Ну? — спросил Янг.

Блэкхед рассказал ему обо всем, что произошло, и о том, что компрометирующий документ находится в цветочном горшке в гостиной, которой, очевидно, редко пользовались.

Янг был в восторге.

— Лучше и быть не может, — сказал он.

***

Мария сидела со своим Советом, чтобы обсудить последнюю тревогу.

Заключенный из Ньюгейтской тюрьмы написал в Тайный совет, предупреждая, что у него есть доказательства заговора, зачинщиками которого являются епископ Рочестерский и граф Мальборо. Эти люди состояли в переписке с Яковом II, и в его руки попало письмо с подписями заговорщиков и предложением своих услуг Якову. Письмо сейчас находится в доме епископа Рочестерского в Бромли, и если ему позволят объяснить подробно, он предоставит всю необходимую информацию.

— Янг? — сказала королева. — Кажется, я уже слышала это имя.

— Я выяснил, Ваше Величество, что это преступник, сидит в тюрьме за подделку документов, — сообщил ей лорд Данби.

— Времена нынче опасные, — ответила королева.

Совет согласился с ней, а также с тем, что нельзя пренебрегать никакими источниками сведений, откуда бы они ни исходили.

В результате Янг смог сообщить им, что если они обыщут цветочные горшки в доме епископа, то найдут документ.

В итоге епископ был арестован, а в его дом отправили отряд для обыска, и цветочные горшки были осмотрены.

К счастью для тех, чьи имена были подделаны (ибо, будь документ обнаружен, их бы отправили на эшафот, поскольку подписи Янга были и впрямь хороши), заброшенную гостиную проглядели, и отряд уехал, не обнаружив документа.

***

Сара была с Анной в Беркли-хаусе на Пикадилли, куда они переехали из Сайон-хауса, как только Анна оправилась после последних родов, когда ей принесли весть из Сент-Олбанса, что ее младший сын, Чарльз, болен.

— Вы должны немедленно ехать к нему, дорогая миссис Фримен, — сказала Анна, — и пишите мне каждый день, чтобы я знала, что с вами происходит.

Сара пообещала и, приехав в Сент-Олбанс, обнаружила у ребенка сильный жар и немедленно бросила все свои силы на уход за ним.

Было приятно быть дома с семьей, но не по такой причине, как она сказала мужу.

— Это нелепое положение дел должно скоро закончиться, — сказала она. — Время уходит впустую.

— В ближайшие несколько недель может случиться что угодно, — ответил Мальборо. — Грядут великие сражения на море или на суше, и они вполне могут решить судьбу великих дел.

— А Мальборо отсиживается дома… в опале!

— Что, может, и к лучшему, — мрачно сказал он. — На данном этапе трудно понять, на чьей стороне следует быть.

Сара была готова пуститься в обсуждение великих планов, но болезнь ребенка тревожила ее, и с каждым днем ему становилось хуже.

Однажды, находясь в комнате больного, она услышала стук копыт и, выглянув из окна, увидела отряд гвардейцев, приближающийся к дому.

Она позвала мужа, но он уже спускался вниз. Бросившись за ним, она успела услышать, что говорил предводитель.

Мальборо был арестован по обвинению в государственной измене, и был отдан приказ без промедления доставить его в Лондонский Тауэр.

***

Сара была в отчаянии. Она подумала о письмах, которые Мальборо писал Якову, и затрепетала. Неужели одно из них попало в руки королевы? Если так, он обречен. Но Сара была не из тех, кто верит в худшее, пока оно не случилось.

Мальборо должен быть освобожден из Тауэра. Его невиновность должна быть доказана.

Как?

Она должна поехать к нему. Она сможет быть с ним в его камере, убедиться, что о нем хорошо заботятся, спланировать его побег, если понадобится.

Она уже готовилась к отъезду, когда к ней подошла одна из нянек и умоляла немедленно прийти в комнату больного.

Маленькому Чарльзу стало хуже.

***

Сара, оцепенев от горя, сидела и читала письмо от принцессы Анны.

«Я всем сердцем сочувствую горю, постигшему мою дорогую миссис Фримен в потере сына, ибо слишком хорошо знаю, что значит терять дитя, но, поскольку она так хорошо знает мое сердце и то, как близко я принимаю все ее беды, я не стану более говорить на эту тему, дабы не бередить ее рану».

Анна была права. Нельзя снова предаваться скорби. Горе было