Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

которой висела его жизнь. Сторож увел обвиненного по окончании допроса, но заседание еще продолжалось. Требованы ли были свидетели, давались ли им очные ставки, появлялись ли другие лица на скамье подсудимых? Вот вопросы, оставшиеся нерешенными не только для невинного Шалэ, но и для всей Франции. Никто никогда не узнает этого странного процесса, бумаги которого были изъяты и как говорят, сожжены в комнате кардинала.

На рассвете суд произнес смертный приговор Генриху Талейрану графу Шалэ, за оскорбление величества. Судьи решили единогласно за исключением троих, в числе которых потомки Марилльяка с гордостью встретят имя своего предка.

– Господа, сказал этот сановник, сходя с своего места и указывая рукой на бурное море, видневшееся вдали: – этот океан, лишенный солнечных лучей скоро избавится от мрачного цвета, его покрывающего; но, господа, не то будет с совестью судей, которые осудили: она останется черной и мятежной, подобно этим волнам… буря укоров вечна. Слава Богу, жизнь моя сохранится, однако от подобного бесчестья; скажу более, я не премину подвергнуть ее опасности, если нужно, чтобы сорвать мрачную повязку, накинутую на глаза государю. Дай только Бог мне отнять жертву у Ришельё и стереть пятно с царствования Людовика XIII.

Приговор узнику был прочтен с восходом солнца; граф выслушал его с совершенным спокойствием. Несчастный все еще видел священное слово кардинала между собой и эшафотом; он считал его талисманом. Казнь Шалэ должна была совершиться немедленно, но друзья его скрыли палача. В то время как разыскивали последнего, часть двора наполняла апартаменты короля с воплями: «Простите! простите! он невинен»! В этот самый момент Марилльяк с расстроенным лицом, с растрепанными волосами и еще в своем судейском платье, растолкал умолявшую толпу, чтобы приблизиться к королю, который ходил по комнате, совершенно закрыв глаза своими густыми бровями. Увы, этот государь был прикрыт жесткой броней ревности, а в подобный минуты сердце его было недоступно никакому человеческому чувству.

– Что вам угодно от меня? спросил Людовик, приподымая судорожно свои страшные веки.

– Государь! Простите человека, важного придворного сановника.

– Скажите лучше чудовище измены, которое хотело растерзать мне грудь в то время, когда я заключал его в объятия.

– Ваше величество сильно встревожились бы, если бы увидели слабое основание, на котором утверждается обвинение.

– Разве не вы его осудили? спросил Людовик с яростным взором.

– Я, государь! Да сохранит меня Бог от подозрения в таком ужасном убийстве. Если бы я мог разделять этот нечестивый приговор, я в эту минуту явился бы перед вашим величеством только для того, чтобы заколоть себя в вашем присутствии.

– Господин Марилльяк! Бесчестный Шалэ должен погибнуть! воскликнул король громовым голосом; но взяв за руку канцлера прибавил: – Послушайте! я милосерд, очень милосерд, и если бы не был таким, головы моего брата и королевы столкнулись бы при падении с головой их сообщника… Но Бог, которого нет более в их вероломных сердцах, но которого я храню еще в глубине моего сердца… приказывает мне пощадить королевскую кровь… А между тем эшафот жаждет крови.

Придворные вздрогнули, Марилльяк отступил на два шага.

– Ступайте, продолжал король равнодушно: – ступайте и прикажите казнить изменника.

– Палач, более справедливый, нежели судьи, мои недостойные товарищи, ваше величество, – бежал и скрылся пред таким ужасным делом.

– Знаю. Этого человека спрятали друзья осужденного; но правосудие не может иметь недостатка и в орудиях смерти.

– Нет, государь, – отвечал горячо Марилльяк: – когда оно служит ярости мщения.

– Господин Марилльяк.

– Простите, государь, совесть имеет свои увлечения.

– Выслушайте, господин хранитель печати, наше последнее приказание. Вы пришли просить помилования, и вы его унесете.

Все глаза с участием устремились на короля, все сердца забились надеждой.

– Велите выбрать ловкого из осужденных преступников в нантских тюрьмах, – сказал Людовик XIII: – и чтобы он казнил графа Шалэ. Я дарую жизнь этому человеку взамен жизни виновного. Ступайте!.. Одно возражение, и вы погибли.

– Государь, – отвечал Морильяк с благородным и гордым спокойствием: – я уже сказал довольно, чтобы погубить себя, и эхо вашей комнаты не преминет повторить мои слова… Может быть, и моя очередь недалека; но как бы ни была сурова моя судьба, я умру в кругу моих обязанностей, верным слугой вашего величества.

С этими словами хранитель печати поклонился и пошел сквозь толпу, которая сполна последовала за добродетельным судьею.

Друзья Шалэ и его убитая горем любовница успели только продлить его мучения. Кардинал, которого громко требовал несчастный, и который один только мог испросить или скорее дать ему помилование, не показывался целый день: без сомнения он скрывался, чтобы уклониться от свидания, которого вынести не доставало у него отваги. Граф взошел на эшафот перед вечером: он все еще надеялся, и блуждающий взор его искал спасителей в этой толпе, более любопытной чем жестокой, увлеченной гнусным зрелищем казни. Когда последний луч надежды исчез в глазах жертвы, когда над его головой блеснул меч в несчастной руке им потрясавшей, Шалэ воскликнул громким голосом: «О, изменник кардинал, вот действие твоего священного слова! Я не упрекну тебя на том свете за эту бесчестную измену, ибо адское пламя поглотит тебя, а я пойду в рай»! Дурно направленный удар меча, опустившегося на шею графа, прекратил его речь, но не жизнь. Боль исторгла у него раздирающие крики, в которых слышались имена Богородицы, матери и герцогини. Последовало еще несколько неудачных ударов, и мучения осужденного, его прыжки, его крики оледенили всех присутствовавших. Ропот негодования раздался в толпе подобно приближающейся буре. В эту минуту один бочар, бросил на эшафот свой недавно отточенный струг и сказал страшным голосом палачу.

– Возьми мерзавец, докончи этого несчастного человека, и да простит тебя Бог!

Несмотря на тяжесть инструмента, Шалэ кричал еще до двадцатого удара… Ему нанесено было их тридцать четыре. Когда неподвижность трупа засвидетельствовала окончание этого убийства, у палача все лицо было покрыто брызгами теплой крови… Куски трепетавшего мяса, оторванные стругом, покрывали эшафот…

Но виновник ложного сознания умер, и кардиналу нечего было бояться его опровержения. Через несколько дней после казни, спровадили на тот свет какого-то неизвестного монаха, исповедовавшего последний раз Шалэ… И адское дело Ришельё осталось покрыто непроницаемым мраком.

Глава XI

Месть Ришельё. – Возвращение Двора в Париж. – Эдикт о преобразовании нравов духовенства. – Смерть маршала Орнано (14 сентября 1826 г.). – Интересное положение Мадам. – Письмо Ришельё купеческому голове. – Бал в ратуше. – Недоверие к властям. – Балет волшебников. – Ночное собрание у кардинала. – Герцог Орлеанский. – Осада Ла-Рошели. – Военная хитрость. – Письмо Анны Австрийской к герцогу Бэкингему. – Любовь Людовика ХIII к девице Готсфор. – Глоток вина на груди. – Прибытие короля в лагерь д’Этре (10 октября