Записки кота Мурчика - Евгений Янович Сатановский

же паломники на Иордане ни в какие проруби не ныряют. Не замерзает эта река и никогда не замерзала.

Бывал на её берегах автор, в том числе на том самом месте, где, согласно традиции, Иисуса крестили. В том числе в самые что ни на есть религиозные праздники. Не очень-то Иордан широк, даже зимой, после сезонных дождей. Вода мутная и зеленоватая. Берега камышом поросли – левый, иорданский, низкий, и правый, израильский – повыше, с которого в воду лестницы идут, чтобы паломники в воду не рушились и обратно не выкарабкивались, скользя и оступаясь, как когда-то было, а спускались спокойно и поднимались назад не торопясь, преисполненные благостных чувств. На израильском берегу, где стоят со времён Средневековья основные церкви разных деноминаций христианства, всё обустроено и ухожено. На иорданском поплоше и народу мало, но именно там РПЦ король участок и выделил – наши туда паломников возят.

В общем, всё как всегда – смесь бизнеса, религии и политики. Хорошо хоть, прибрежную полосу разминировали – и израильтяне, и иорданцы. А то с 1967 года к берегу было не подойти – по крайней мере в месте крещения Иисуса, где расположен единственный в округе брод через Иордан, недалеко от Иерихона, в местечке Каср аль-Яхуд. Река там типа Яузы, только мельче. Особенно сейчас, когда большая часть воды разбирается на полив посевов – в основном палестинцами с иорданского, пологого берега. Израильский – высоты в несколько сот метров, обрыв над которым пустыня. Военные базы, еврейские поселения, редкие стоянки бедуинов и только Иерихон – низменный оазис с водными ключами. Вот там, рядом, Каср аль-Яхуд и находится. Знаменитое место…

Автору там знакомые депутаты местного районного совета поселений предлагали включить Россию в качестве стратегического инвестора в проект обустройства этого района. Как раз в Штатах Обама к власти пришёл, окрысился на Израиль, и очень им не хотелось к американцам обращаться. Походил автор с этой идеей к начальству российскому, да к тем инвесторам, которые у начальства проходили по части православных проектов, походил, да и бросил это дело за полной его безнадёжностью. Так что с Крещением всех, кого это касается, но на Иордан теперь – исключительно туристами, как коронавирус кончится. Будет же оно когда-то? А так – на ближайшую речку, пруд или озеро, рубить во льду прорубь, хоть крестом, хоть так, и вперёд! Закалка тела и духа. Роскошная вещь…

* * *

Зима. Снегу до… В общем, много снега на улице. Сугробы у ворот выше человеческого роста – каждый день расчищать проезд, так до весны ещё и не такие накопятся. На участке они поменьше, но на уровне коленей снег лежит плотненько, а на крышах – сантиметров по 20 минимум. Наверное, это из-за глобального потепления. Так «потеплело» – особенно в средних широтах и конкретно в Подмосковье, что бесит любое упоминание о глобальном энергопереходе и прочей ахинее, затеянной хитровымудренными разводилами на Западе и с идиотским упорством пробиваемой в жизнь у нас их соратниками во главе с Великим Лисом, столь же рыжим, сколь бессмертным. Разве что у кошки девять жизней, а у него, судя по всему, их девяносто девять.

Простуда подкрадывается из-за каждого угла. То насморк внезапный – носовые платки один за другим расходуешь, и уже осточертело носом шмыгать, а он всё не заканчивается и не заканчивается. То горло прихватывает – продуло где-то, и приходится гасить боль и першение всякими пшикалками, после которых остаётся мерзкое послевкусие, хотя и становится легче. И тут внезапно вспомнилось мамино алоэ. Огромный куст этого колючего, с длинными зелёными листьями, напоминающими рога то ли памирского киика, то ли какого-то другого горного козла (много их, красавцев, водится на планете – не всех ещё браконьеры добили), рос у нас дома в здоровенном глиняном горшке. Мама его берегла, холила и поливала куда реже, чем остальные растения: алоэ много воды не любил. От неё, кстати, и помер: уехали на два месяца, поставили горшок в таз с водой, чтоб куст не высох, а у него корни сгнили…

Когда кто-то в доме сильно заболевал, с куста, пока он ещё был, срезался лист, а то и два, и из зелёной мякоти добывался сок, который непременно нужно было проглотить, несмотря на то что был он горек, как неизвестно что. В литературе автору многократно встречалось выражение «горек, как хина», но ему лично не доводилось лечиться корой хинного дерева – Б-г миловал, так что сравнить степень горечи хины и алоэ на собственном опыте он не может. Да и есть ли такая шкала? Но речь не о том. В детских воспоминаниях, которые внезапно всплыли на седьмом десятке, сок алоэ был самым противным из всего горького и самым горьким из противного, что автору доводилось пробовать. Но помогал, что было, то было. А после него в качестве бонуса мама выдавала гоголь-моголь – яичные желтки, перетёртые с сахарным песком.

Не то чтобы это было так уж полезно, калорий было много и сахару – убийственно много, но вкусно до чрезвычайности. Надо же было как-то ребёнку компенсировать жуткую алойную горечь и моральный ушерб. Тем более что диатез в детстве был страшный, так что никаких конфет, особенно шоколадных, и апельсинов с мандаринами, есть было нельзя. А их хотелось, да ещё как! Впрочем, как-то раз в пакете нашлась пустая бумажка, свёрнутая по всем правилам, но без содержимого. И осенила идея: можно же конфету съесть, а фантик свернуть, чтобы похоже было, что так изначально и было. Очень маленький был. У детей их хитрости до того смешными бывают… Впрочем, это ещё до школы было. Начало 60-х. Сейчас так забавно про всё это вспоминать! Алоэ, гоголь-моголь, пустые конфетные фантики… Зима на дворе. Навеяло.

* * *

Это было давно. Очень давно – 45–50 лет назад. Тогда в магазине «Детское питание» на Кутузовском проспекте, в Москве, напротив Панорамы Бородинской битвы, бывала чёрная икра – вразвес, и её даже никто особо не брал. Дорого было, и любителей было не так уж много, особенно паюсной, плотно спрессованной в толстые, янтарно-чёрные пласты, лежащие в вощёной бумаге. И только-только появился ростбиф – розовый или красноватый по центру, с кровью, на который поначалу смотрели без энтузиазма. Не привык у нас народ к тому, что во вроде бы приготовленном и годном к употреблению мясе может быть кровь. А ветчина, точь-в-точь как нынешняя пармская, прошутто, розовая, про которую никто в стране, кроме дипломатов, и слыхом не слыхивал, была ЕЩЁ.

Пропала она вскоре, но тогда – не вопрос, продавалась. И колбас с сырами было много – разных. Колбасы с запахом мяса, сыры без капли пальмового масла… Оно в стране было – из Индонезии, но его