Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев

стоящей стеной; и они захватывали воображение. «Тайга прекрасна, – думала Поля. – И прекрасна трасса». В одном ПГТ, вписку в котором у каких-то своих дальних родственников дала им одна герла в Ебурге, где они с этой герлой вполне себе стусовались, они проплутали больше обычного. Где в ПГТ какие улицы, понять было невозможно; они основательно прошатались, а потом оказалось, что нужный им дом находился в сотне метров от того угла, где они уже некоторое время околачивались и спрашивали немногочисленных прохожих. Но по глупости они спрашивали адрес, а не фамилию. Утром, когда отправились искать магазин, на том же углу им загородил дорогу незнакомый амбал в камуфляже.

– Что тут шатаетесь? – спросил он Митю.

– Церковь приехали посмотреть, – ответила Поля, снова вспомнив об Онеге. – Мы студенты.

Амбал даже не повернул к ней головы. Сунул руки в карманы, посмотрел тяжелым, замутненным взглядом.

– Пиздюлей давно не получал? – Он продолжал обращаться к Мите. – Так наши со вчера собираются навешать. Еще городских нам не хватало.

Митя молчал.

– Что у вас за дела с Вершиниными?

– Никаких, – ответил Митя, не отводя взгляда. – Заночевали.

– Короче, – сказал амбал, – через два часа автобус. Если на него не сядете, на следующий не успеете. Я, блядь, понятно выражаюсь?

Они снова промолчали. Амбал сплюнул, развернулся и ушел.

Впервые за все это время Поле стало по-настоящему страшно; ей казалось, что тело онемело, а потом, довольно долго, она ощущала, как неустойчиво и ненадежно она ставит ноги. Она повторяла себе, что если бы он хотел напасть, то сначала бы напал, а только потом бы заговорил, но это не помогало. И только когда автобус действительно тронулся, ей стало спокойнее, но и наваждение того, что ей казалось реальным, прошло; прошло так всецело, как будто его никогда и не было. А вот ощущение Митиной неуместности только усилилось.

Когда они добрались до Иртыша, он показался ей текущим морем. С той стороны был Омск, почти настоящий город, там были вписки, были системные, по слухам, был даже театр. «Только теперь непонятно, что же считать настоящим», – с тяжелой и глухой тоской подумала Поля. Ей стало казаться, что она осознала нечто очень важное и глубинное, касавшееся самой сущности не только пространства, но и человеческого одиночества в пространстве, но выразить это она не могла даже для самой себя.

На флэте было тепло и счастливо; несмотря на лето, Поля чувствовала себя так, как если бы вошла с мороза в натопленную квартиру. Пожалуй, еще ни на одной вписке она не ощущала такого облегчения. Трасса оказалась длинной, и она подумала, что за это время очень устала. В первый же вечер Поля побраталась с хозяйкой флэта Черемухой, пообнималась и поделилась впечатлениями с какой-то парой, тоже пришедшей с трассы, хоть и пару дней назад, рассказала им, как купалась в Тоболе, напилась до поросячьего визга и довольно уснула прямо на ковре в большой комнате. В угол ее вроде бы оттаскивал Митя. Или Черемуха. Днем Митя пошел шататься по Омску, но вылезать с флэта Полю ломало; кроме того, она вообще не была уверена в том, что в Омске хоть что-то есть. А вечером местный чувак по имени Ермак пел русский рок. Пел громко и надрывно, со страстью подбрасывая в воздух красивые и звучные слова; пел о том, как он страдает и как жесток окружающий его мир.

Было видно, что Митя тащится от этого пения, как слон от пачки дуста. А вот Полю оно не слишком вдохновляло, и, чтобы не портить себе вечер, в смысл она старалась не вдаваться. Вспоминала бесконечную стену густой тайги, поднимавшуюся почти до неба. Ермак был дома, и это чувствовалось во всем – в его движениях, в словах; цельный, спокойный, склонившийся над гитарой, с длинными волосами и аккуратно подстриженной бородкой. А вот Поля дома не была; ей стало отчетливо, ощутимо обидно и немного завидно. Поля подсела к Ермаку поближе; в перерыве между песнями они выпили, разлив кагор по чашкам. Он прижал ее к себе, потом отпустил и очень Поле понравился. Запел снова, и Поля неожиданно поняла, что она только думает, что Ермак все еще поет русский рок. Окружающие же считали, что он поет по-английски; наверное, так думал и он сам. «Ну, значит, это английский, – подумала Поля. – Главное – не испортить себе вечер глупостями». С расстояния в два метра она послала ему воздушный поцелуй и опрокинула еще стакан кагора. Когда Ермак допел, сама уволокла его на кухню и ногой захлопнула дверь. А еще ей понравилось, как он начал ее лапать; «Грубо и по-жлобски», – довольно подумала Поля.

– Я поеду, – сказал Митя утром.

– Вот только не надо сцен у фонтана, – раздраженно ответила ему Поля. – Любви до гроба я тебе не обещала. Про любовь – это вообще не ко мне. Во фрилав я, может, еще верю. А вот в любови точно нет.

– Так я же тебя ни в чем не обвиняю.

– Ну и отлично.

В Омске было действительно отлично. Она собиралась еще некоторое время здесь тусоваться. Митя надел рюкзак, как-то неловко начал подтягивать лямки. Поля уже почти ушла вглубь квартиры, потом вернулась назад.

– Но ты на меня того не очень, если что, – сказала она.

Часть шестая

ДВЕ ГРАНИ

Но племя гусака прошло через века

И знает, что жаровня не валяет дурака.

Окуджава

« 1 »

Митя вернулся в Ленинград каким-то подавленным, но еще более растерянным. Арина всматривалась в него, пыталась расспрашивать, но, к своему удивлению, безуспешно. Митя от нее отмахивался, даже отшучивался, хотя и не очень естественно. Он был так непохож на того себя, каким вернулся прошлым летом; впрочем, и мир вокруг изменился. Инстинктивно потирал левую скулу; раньше этого движения у него Арина не видела.

– А куда вы все же доехали?

– До Омска, – ответил он. – До Новосибирска не добрались. Там довольно далеко, а дорога однообразная и скучная. Да еще и не очень безопасная.

– В каком составе? Снова институтские?

Митя покачал головой:

– Знакомые по Ротонде. Ты не знаешь.

– А может, знаю?

– Нет.

С самого возвращения он занимался какими-то своими делами, что-то беспорядочно читал, но понять, что же именно он делает, было невозможно, и это озадачивало Арину еще больше. Она понимала, что, скорее всего, что-то произошло, и, вероятно, не личная ссора, но нечто более общее, относящееся к плоскости абстрактного и поэтому задевающее душу на более глубинном уровне. На третий день она уговорила Митю пойти погулять по городу.

– Как-то все посерело, – вдруг сказал он.

Теперь уже Арина пожала плечами.

– Разруха, – ответила она. – Ты только сейчас заметил? Но и это, вероятно, надо пройти.

Митя согласно кивнул. Несмотря на уже слишком заметные знаки разрушения и краха, весна надежды еще горела и в воздухе, и в душах. Был высокий и светлый июльский день, из числа тех немногих ленинградских дней, когда одежда чуть прилипает к телу и кажется, что до начала августовских дождей еще должны будут пройти долгие месяцы, за которые столь многое может случиться. Счастливый шар солнца горел в высоком небе и ярким покровом света отражался в густой зелени садов. Они гуляли довольно долго, разговаривая