Дассария - Абай Тынибеков

чуть западнее от намеченного пути, следуя вниз по восточному побережью реки, названной ими «серая», и уже по прошествии семи дней, ещё не зная об этом, вступило в земли сакских племён исседонов в самой непосредственной близости от их границы с родственными им сакскими племенами аримаспов. Группа хуннских кочевий, насчитывавшая около ста десяти тысяч человек, в которой две трети представляло взрослое население, причём в большей части состоящее из боеспособных мужчин в возрасте от пятнадцати лет и старше, медленно, но уверенно продвигалась по чужой для неё территории, высылая во все стороны крупные отряды дозорных. Местность, прежде почти равнинная и оттого хорошо просматриваемая, теперь плавно преобразилась в непроглядную холмистую и густо покрытую смешанными лесами, всюду испещрённую многочисленными мелководными речушками и ручьями. Частые большие ярко освещённые поляны попадались на пути внезапно, проглядываясь только лишь с нескольких шагов, словно по чьему-то велению подстерегая людей и заманивая их на отдых в свои объятия. После долгого продвижения по сумрачным дебрям, сплошь заваленным ветроломом, когда над головами из-за навеса из плотно сплетённых ветвей не было видно неба, а под колёсами повозок и под копытами лошадей и скота похлюпывала жижа, источавшая запах гнилой листвы, сырого валежника и прелой древесины, появление таких открытых пространств воспринималось женщинами и детворой радостно и желанно, отчего они сразу взбодрялись и становились очень говорливыми и шумливыми. Воины же, напротив, молчаливо и с опаской подступали к этим лесным опушкам, долго и внимательно вглядывались в оголённую местность, затем обступали её и только после этого появлялись на ней, вдыхая сухой и лёгкий воздух, с удовольствием подставляясь под тёплые лучи светила.

Завершался очередной день пути. Хунны дружно готовились к ночёвке, разбив лагеря на многочисленных полянах, заранее расчистив между ними узкие проходы, опоясав их плотным кольцом войск. Юрты не возводили, обходясь повозками и настилами из кошмы. Всюду запылали костры, от которых по всей округе потянуло ароматом варимого мяса. Киок находился на маленьком пятачке земли на речном побережье, едва пробравшись к нему сквозь заросли кустарника. Оставив всю охрану на подступах к ним, он впервые за долгие месяцы пребывал в одиночестве, взирая на чёрную гладь потока, стеснённого с обеих сторон лесом и в этом месте наиболее сжатого берегами, причём настолько, что отчётливо просматривалась каждая веточка на другом краю воды. Всю дорогу он старался вести людей не отдаляясь от реки, в надежде найти брод, подходящий для переправы. Внимательно осмотрев подходы, срубив ударом меча длинную ветвь и измерив глубину воды, Киок ненадолго задумался, после чего довольно кивнул и стал пробираться обратно.

На следующий день к полудню широкая просека, вырубленная сотнями воинов, уже тянулась от ближней поляны к берегу реки, куда стаскивали очищенные от сучьев стволы самых длинных поваленных деревьев, которые тут же связывали попарно, вертикально поднимали и, придерживая прочными верёвочными узлами за оставленные зарубки на верхних концах, перекидывали на другую сторону реки, создавая крепкую основу для будущего моста. С наступлением ночи работы по его наведению приостановили, а у незаконченной переправы выставили охрану. Наутро поверх этого продольного настила стали укладывать поперечное перекрытие из жердей. Несколько опытных десятников совместно со своими людьми, исполняя веление самого сянь-вана, быстро перешли на другую сторону потока и стали осматривать окрестности. За ними прошли три сотни таких же спешенных воинов и приступили к вырубке леса, очищая и то, дальнее, побережье.

К вечеру мост был готов. Выслав на другой берег усиленный отряд конной разведки, Киок присел у костра в ожидании вестовых. Те появились ближе к полуночи, сообщив о замеченных на западе огнях, коих было великое множество. Направленная сотня осталась там дальним постом, дабы следить за всем происходящим в тех краях во избежание обнаружения лагеря чужаками и возможного их приближения. К тому же ему стало известно, что в небольшом отдалении от реки лес заметно редел, уступая место частым перелескам, чередующимся с долинами. Из-за темноты разведке больше ничего ни увидеть, ни узнать не удалось. Приняв решение о направлении к ней на заре большой группы опытных лазутчиков и отдав соответствующее распоряжение, Киок прилёг на повозку и сразу уснул.

* * *

Бывший командующий тяжёлой кавалерией сарматских племён аланов полководец Гатун, после кончины Асуна единогласно избранный правящим военным сословием на пост главнокомандующего объединёнными войсками аланов, исполняя волю верховного правителя, ранней весной вновь двинулся со стотысячной армией на восток от своих границ, дабы исполнить то, что не удалось его предшественнику – разгромить, наконец, ненавистных саков и захватить их земли и богатства. Задача, поставленная перед ним, была не из лёгких.

Опыт прошлогодней войны, в которой довелось принять участие и ему, Гатуну, свидетельствовал о неизменной воинственности саков, причём значительно усиленной небывалой сплочённостью союзов всех их племён и, в первую очередь, единомыслием между их царями. Вернувшись после неудачного похода с половиной своих людей к родным очагам, Гатун всё это время только и делал, что думал о прошедших сражениях, не понимая, как могло случиться, что предусмотрительный, прозорливый и непобедимый Асун ещё при первом сражении с аримаспами повёл себя нерешительно, совершенно необоснованно отступил. И в войне с исседонами не проявил присущего ему напора. Фактически получалось так, что ни одной из битв с саками, по сути, он не проиграл, чаще имел явное преимущество, но почему-то в самый решающий момент не доводил их до победного завершения. Гатун помнил о раскрытии Асуном предательства полководца Вердоха, но никак не мог взять в толк, как это событие могло так сильно и пагубно повлиять на ведение военных действий в дальнейшем, ведь оно случилось на начальном этапе войны и, казалось бы, уже не имело особого значения. Он изводил себя думами, уставал от всевозможных догадок, не находя им достойного подтверждения, но так и не сумел понять поведения Асуна, кого всегда считал поистине великим и непревзойдённым полководцем, кому старался втайне подражать, кем восхищался и кого боготворил.

Возглавив поход мести и находясь уже в землях саков, Гатун всё чаще вспоминал Асуна, вызывая его образ, мысленно советуясь с ним, задавая ему всевозможные вопросы, находя на них ответы в былых его поступках, к которым тот молчаливо отсылал, порой предугадывая следующий вопрос. От такого чистого и доброго общения с духом друга и военачальника Гатуну становилось легче, и он всей душой, всем сердцем благодарил его за помощь, воздавая ему почести и совершая памятные жертвоприношения. Сызмальства, подобно всем аланским мальчишкам, Гатун воспитывался в разумной строгости, привившей ему сдержанность в проявлении чувств, умеренность в потребностях, скромность в поведении и свободу