Дассария - Абай Тынибеков

в желаниях, в свою очередь развивших в нём чуткое отношение к людям, терпеливое восприятие и преодоление любых невзгод, лишений и трудностей и умение беспрекословно подчиняться старшим. Уже в юные годы он выделялся среди сверстников исключительной дисциплинированностью, а при правлении Асуна прослыл одним из самых замечательных и выдающихся исполнителей, кто был способен не только вдумчиво выслушивать веления, но точно и своевременно достигать поставленных перед ним целей. Постоянно ощущая справедливое покровительство Асуна, полководца, всюду незамедлительно приходящего на помощь в нужный момент, Гатун с радостью впитывал его внимание и с гордостью выслушивал его одобрение. Находясь под его началом, он всегда знал, как поступить и что сделать в той или иной ситуации, напрочь исключая все сомнения, успешно завершая начатое, испытывая от этого самое настоящее удовлетворение, постепенно становясь уважаемым среди равных и почитаемым среди подчинённых. Поначалу, неожиданно для себя получив столь высокое назначение, он со свойственной ему искренностью воспринял его с восторгом. Теперь же, став лицом, повелевающим огромной армией и отдающим команды полководцам, людям, которые не так давно находились в равном с ним положении, да к тому же возглавив дальний и опасный поход, Гатун уже был не так уверен в себе. Исполнять приказы правителей, которые думали за всех и принимали все самые ответственные решения, как он теперь осознавал, во все времена было делом второстепенным и не таким трудным. Для самого же власть имущего всё обстояло гораздо сложнее, о чём мало кто из людей догадывался и ещё меньшее число задумывалось.

Всякому правящему лицу в силу высочайшего его положения и особого значения приходилось видеть дальше каждого отдельно взятого человека и мыслить глубже всего народа, собранного под его властью, быть в ведении всех творящихся вокруг него событий, учитывать каждую мелочь, способную вдруг повлиять на течение жизни, свято помнить о прошлом, предугадывать будущее, быть постоянно готовым к грядущим событиям, знать все слабые и сильные стороны своих подданных, умело и вовремя воздействовать на их поступки и помыслы, заботиться об их благосостоянии и здоровье, проявлять интерес ко всему, что влияет и может воздействовать на их настроение и состояние духа, чутко опекать стариков, вершить суд над неблагочестием и дурным своеволием, пополнять казну, вести войны, противостоять врагу и при этом не забывать о себе и своей семье. Размышляя над всем этим, Гатун впервые ясно осознал своё настоящее положение. Власть, которой его наделили, хоть и уступала по своей величине той, что находилась в руках самого верховного правителя, но по значимости была не намного меньше её, отчего где-то в подсознании уже довлела над ним.

Каждая смена дневного и ночного светил уводила Гатуна и его людей всё дальше и дальше от родной земли, от родимых очагов. Всё сильнее нуждаясь в советах, он тем не менее не желал прибегать к чьим-либо услугам, вспоминая независимый нрав Асуна, беря с него пример, считая иное поведение неправильным и непозволительным для главнокомандующего, и, более того, был ошибочно уверен в том, что оно означает проявление человеческой слабости и являет собой полководческое бессилие.

Вот уже второй день, вступив в исконно сакские земли, он стоял огромным лагерем на подступах к лесному массиву, в самой чаще которого, как донесли дальние дозоры, протекала большая река, ставшая на его пути самым настоящим препятствием. Направив туда в очередной раз небольшой отряд для поиска брода, он принял решение разделись войска на две части. Одну из них, состоящую из тяжёлой кавалерии, он оставил при себе, вторую же, куда входили все лёгкие конники, под командованием полководца Манса с утра двинул на юг. Не ожидая нападения сакских отрядов со стороны леса и реки, Гатун всё же остерегался их появления от низовьев водного потока. Желая надёжно обезопасить себя от всяких возможных неожиданностей, он выставил мощный заслон именно в том направлении. Согласно его указанию, Манс должен был пройти вдоль лесных дебрей, при этом исследуя побережье, и встать там лагерем, отойдя на два дня пути. Гатун рассчитывал на то, что избранная им тактика исключит внезапное нападение врага, но если этому всё-таки суждено будет случиться, то он был совершенно уверен, что одна из его армий, оказываясь в преимущественном положении, способна незамедлительно прийти на помощь другой.

* * *

Киок сянь-ван, внимательно выслушав своих лазутчиков и выяснив, что обнаруженные ночью огни вовсе не означают чьё-то поселение, а представляют собой костры военного стана, отдал приказ войскам о переходе на западный берег реки. Стариков, женщин, детей, повозки и скот под охраной пятитысячного отряда во главе с Вэнь лули-ваном он оставил на месте. Четыреста сотен его воинов ближе к вечеру уже находились на другом побережье, скрытно расположившись среди деревьев.

Дальний дозор выследил в лесу небольшой вооружённый конный отряд чужаков, окружил его и, почти полностью истребив в короткой стычке, захватил одного воина, доставив его к сянь-вану. Учинённый допрос ничего не дал. К пыткам прибегать не стали, не находя в них смысла. Пленный не понимал языка хуннов, в страхе бормоча что-то невнятное в ответ на их вопросы. Киок с интересом разглядывал как его самого, так и его коня, одеяние и оружие, подобных которым до сих пор не попадалось ему на глаза.

«Странно выглядит этот воин. Совсем не похож на моих людей. Всё его снаряжение и оружие разнится с нашим, но очень даже добротное. Не могу понять, кто он. Все те народы, кто встречался на моём пути, владели языками, схожими с моим, а у этого человека он иной, непонятный для меня. Если его племена обитают здесь, то почему не обнаружили мои войска и не выступили против меня, а разбили плохо охраняемое стойбище в таком неподходящем месте? Мои лазутчики были подпущены настолько близко, что с лёгкостью сумели рассмотреть в их стане почти всё, что хотели. Такое поведение для меня непонятно, его трудно оценить. Получается так, что они либо слишком уверены в своих силах и не допускают даже мысли о возможном набеге на них, либо у них нет надлежащего порядка, отчего и царит вседозволенность, граничащая со скорым крахом. Как бы там ни было, а они уже обречены. В таком состоянии им осталось пребывать всего лишь одну ночь», – глядя на пленника, размышлял Киок.

Равнодушно махнув рукой, он развернулся и направился к своему коню. Воин-алан был тут же обезглавлен. Нанизав его голову на копьё и подвязав за ногу окровавленное тело, один из десятников медленно поволок его мимо замерших сородичей, дабы каждый из них увидел, как выглядит враг.