Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

вы из городу – из газеты или радио. Пишете про партизан. Не впервой в Харламовске. Знакомство имеете с Августиной Петровной по фамилии Мельникова, а с мужем проживала Бурлаковым, Федором Никаноровичем. Имели какое-то влияние на Августину Петровну. Самоличное. Через то влияние удивились, что Мельникова ипеть проживает в одном доме с Бурлаковым, но ишшо не знаете, по какой такой причине они вместе, и думаете, через кого узнать причину. Можно через меня – сразу окажу. Потому я знаю всю подноготную как про Бурлакова, так и про Мельникову и по какой такой причине они как муж и жена в пятый раз, может, расходятся и кажинный раз обратно сплываются. И как будут жить в дальнейшем – догадку имею доподлинную! А теперь далее доскажу про вас. Возрасту вы лет на сорок. – И, секунду помолчав, все так же хитро щурясь, спросил: – Сорок четыре вам, не более? Так или нет?

– Сорок три.

– Прошибился малость!

– И все?

– Погоди. По руке вижу – сызмальства дело имеете с письменностью. Проживаете в достатке. При деньгах. Што смеетесь? Без денег такое пальто не надели бы в дорогу! Оно ж, почитай, тыщи на три потянет. Ипеть шарф, как вроде дамский. Дамы офицерские такие шарфы носили при Колчаке. Перчатки новехонькие, куплены в Москве, поди. Сработаны чисто и в акурате. Так или нет?! Эге! Глаз у меня наметанный. Ишо скажу: на Гутю влияние имели и знали ие в другом положении.

– В каком же?

– Не в заведующих гостиницей, а когда она еще с матерью жила. Так или нет?

– Верно.

– Эге «верно»! Насквозь все мне известно. Дале, приехали вы совсем не по партизанам, а по какой-то другой надобности. Может, самоличной.

– А это как вы узнали?

– Да с вашей обмолвки. Когда Гутя спросила, что, приехали записывать про партизан, вы ответили в неопределенности: «Может, запишу». Раз «может», стал быть, явились совсем не по партизанам. Ипеть-таки, в райком не собираетесь, никуда не торопитесь, стал быть, не по командировке. Темина знаете Константина Борисовича, который инженером в Заготзерно. И жену Темину, учительницу. Ну, и про племянника моего, Шошина, тоже слух имеете в доподлинности. Так или нет? Вот оно какой глаз у меня!

Дед Ананий действительно поддел меня. Теперь я ничуть не сомневался, что он был «заглавной фигурой разведки».

– Фамилия Шошина не называлась, – вспомнил я.

– Зачем называть? Догадку надо иметь, говорю. Кумекайте: раз вам в доподлинности знакома Августина Петровна, которая работает заведующей райсберкассы…

– Райсберкассы?!

– Эге! Стал быть, известий из Харламовска не имели года полтора. Потому Августина Петровна уволилась из школы еще на Петров день в прошлом году!

– Почему же она ушла из школы?

– Через мягкосердечность. Што глянули так? Она самая, мягкосердечность. А с учениками нужна строгость. Строгости-то в Августине Петровне и нет. Особливо теперь.

– Почему именно «теперь»?

– И этого не знаете? Хе, хе! Не бывать вам шпиёном. А по обмолвке Гути могли составить мнение. Я бы составил!.. Как не докумекались, что с Бурлаковым, с мужем Августины Петровны, стряслась беда, коль они «через стенку переговоры ведут»? Какие переговоры, мол? Про любовь и всякое такое давным-давно отговорили. Детей вырастили. Стало быть, заноза имеется, которая колет и мужа, и жену.

– Что же случилось с Бурлаковым?

– Непредвиденная авария произошла. Знали, поди, что он был директором молмясосовхоза? Все думали: ну, бывший председатель райисполкома опять горло будет драть, и совхоз рухнет. Не на то вышло. По всем пунктам совхоз лез в гору. И прибыли прибавились, и уборочную проводили в акурате, и урожайность, и по молоку полезли на передовые…

– Так в чем же дело? – не утерпел я.

Дед Ананий прищурил глаза, покачал головой:

– Я же сам намек кинул: «Авария произошла непредвиденная», а вы так и не догадались.

– Авария?

– Произошло такое крушение. Беда приключилась со студентами, которые работали в совхозе на уборочной. Под конец сентября, так, собрались студенты уезжать, а машины у Бурлакова на вывозке хлеба. А студенты жмут: вези, и баста! Што делать? Подвернулась машина, а шофер неумелый, по дорогам харламовским истасканный. «Я, говорит Бурлакову, не имею права везти людей по такой дороге. У меня и так, говорит, машина перевертывалась». Ну, да разве Бурлакова можно убедить? Если сказал – выполняй. Другой линии он не знает. Вот и повез тот шофер студентов на станцию. А тут – грязища, и – р-раз – полозья кверху, то исть – колеса. Машина перевернулась. Шофер успел выскочить из кабины. А среди студентов есть жертвы. Ну, шофер пояснил следствию: так, мол, и так было дело. Человек я городской, в совхозе первый раз на уборочной, а вот спросите с директора, как он мог послать меня отвозить студентов, да еще столько человек!..

Призвали Бурлакова на бюро райкома. Протирали в прениях от семи вечера до вторых петухов. Исключили из партии, сняли с директорства, и рухнула вся его линия! И, окромя всего, под судом. Люди погибли да покалечились, нешутейное дело! А разве может Августина Петровна под такое наваждение не воссочувствовать Бурлакову, с которым, можно сказать, жизнь прожила, детей нажила и все такое, семейное? Не может. Потому как сам Бурлаков машину не перевертывал. Ну, да мне Бурлакова не жалко. Он же, как бы вам пояснить, и через меня перешагнул!..

– Через вас?!

– А то как же? Через что я не имею партизанской книжки? Через Бурлакова! Слыхали, как он парнишкой попал к партизанам? С того и пошло. Кравченко взял его к себе, как вроде вестовым, а так – в секретности держал. В большой секретности! Через Бурлакова я и передавал полные пояснения, что и как происходит у белых. А тот Федька, Бурлаков то исть, докладывал Кравченке. Кумекаете? Окромя Федьки да самого Кравченки, про меня никто ни слухом ни духом не знал. Живо бы меня разоблачили, кабы знали все партизаны. И што ты думаешь? Когда партизаны метнулись через тайгу в Урянхай, остался я в тылу с беляками, у того самого полковника! Потом в побег ударился, да к себе в Клюквенную. Так и таился, пока не заявились красные. И тут – поруха. Сообщили, что я у белых отирался, меня и сграбастали за милую душу. Посадили честь честью. Я то-се, не верят, а запроса Кравченке не делают. Мало ли таких случаев приключалось в ту пору!..

Упекли меня на семь годов в тюрьму. Сижу и мыслью раскидываю, как мне выкарабкаться да в почет пойти. Одна линия – через Федьку Бурлакова!..

А где тот Федька? Сыщи ветер в поле!..

Сижу. Год, два, три, ишшо четыре месяца, и на слабоду выпустили.

Приехал в Клюквенную, в Камарчагу – нету Федьки Бурлакова, а сам Кравченко к той поре