Сад чудес и волшебная арфа - Джанетт Лайнс

платье новомодного розового оттенка сольферино[8], скорее всего, из переливающейся тафты.

При виде этого платья местные женщины захлебнулись от восторга.

Изумительное платье обтягивало осиную талию пророчицы, чья фигура была тоньше, чем у Лаванды (в те дни, когда девушка питалась не так скудно и не была мощами, а на ее костях имелось чуть больше плоти). На поясе путешественницы висел небольшой кошелек, усыпанный блестками, вероятно, для каких-то предметов ее ремесла вроде карт Таро или носовых платков (хотя Лаванда сомневалась, что такая знаменитость может нуждаться в банальных вещах наподобие носового платка).

Взгляд Лаванды скользнул вниз. На ногах у пророчицы были умопомрачительно, почти ужасающе роскошные сапожки. Носы вытянутые, заостренные, похожие на писчее перо: наверно, их можно погрузить в чернильницу и написать витиеватые заклинания. Сапожки настолько необычные, экстравагантные, что на земле могла существовать лишь одна такая пара. Их наверняка сделали на заказ.

Лаванда взглянула на ужасные неуклюжие колодки на своих ногах. Она ни разу не видела, чтобы кто-то держался с таким царственным достоинством, с такой уверенностью. Впрочем, никто в ее окружении ничем подобным и не обладал. Сапожки Аллегры вызвали вздохи и исступленные возгласы зрительниц.

– Просто тысяча чертей, а не сапожки! – восклрикнул кто-то дрожащим голосом.

Чистое величие, провозвестница стиля, пророчица, духовидица. Ее коллегу, джентльмена в цилиндре, Лаванда видела только сбоку, но то, как близко к Прорицательнице он шел, говорило, что на него возложена почетная миссия защиты. Он соответствовал ее высокому росту, изо всех сил старался не наступить на ее накидку и преуспевал в этом.

Косые лучи цвета золотарника заливали перрон медовым светом.

Две фигуры медленно плыли золотыми рыбками, лавируя в человеческой массе. Если бы Лаванда не знала, что это гастролирующие спиритисты, то приняла бы их за танцоров из какого-нибудь известного балета. Они были слишком утонченными для цирка, этого рассадника хулиганов. Нет, то были совершенно не цирковые типы, эти привыкли к куда более изысканной атмосфере.

Люди на вокзале, замерев от восторга, зажав ладонями рты, внимательно наблюдали за парочкой. Лаванда тоже не сводила с них глаз. Мужчина, которого она видела только в профиль, показался ей ангельски прекрасным. Он был в долгополом черном рединготе и выглядел на несколько лет старше своей коллеги-прорицательницы, хотя ему наверняка еще не исполнилось сорока. Возможно, они были американцами. Граждане этой страны часто обладали сверхъестественными способностями и воспаряли до невиданных высот.

Отбросив прежнее почтение, толпа стала подбираться ближе, мешая величественной паре, так что они могли продвигаться только маленькими шажками. Какой-то мужчина, бешено орудуя карандашом, торопливо набрасывал их портреты. Другой парень из газеты задавал им вопросы, но, несмотря на превосходный слух, Лаванда не разбирала его слов среди шума. Багажа у пары не было, хотя, учитывая значимость и пышность их приезда, они вполне могли воспользоваться носильщиками.

И тут высокий джентльмен в сюртуке повернулся и пристально посмотрел на Лаванду. Их глаза встретились. Она замерла, потрясенная: его лицо – наполовину ангельское, наполовину демонское! Демонская половина была цвета печеной свеклы. Ожог. Багровые шрамы. Ужас. Впечатление весьма неприятное и зловещее. Люди рядом с Лавандой, заметив это уродство, грубо указывали на него пальцем. Несколько детей, углядев издали, завизжали от страха и отвращения и бросились наутек. Но Лаванда не сводила глаз с этого мужского лица, исполненного ума, доброты и печали, завороженная его глубоким, напряженным выражением. Такого сложного лица она никогда прежде не видела. Оно напоминало книгу, вытащенную из огня, наполовину обгоревшую, и, чтобы понять, ее требовалось тщательно изучить. Какое бедствие принесло такие разрушения? Человек, казалось, был не от мира сего, а, скорее, упал с какой-то далекой звезды.

Они все еще смотрели друг другу в глаза, и мужчина сделал самую обычную вещь: приподнял шляпу.

– Подожди здесь, – обратился он к спутнице в остроносых сапожках. Затем, с трудом обходя группки перешептывающихся людей, направился к цветочной тележке Лаванды. Сомнений не было: он шел именно к ней. Девушка встряхнула юбку руками, пытаясь хоть немного отчистить ее от грязных брызг, оставленных собакой.

Грубость зрителей раздражала Лаванду. Как быстро улетучилась видимость почтительности и воспитания. Видя этого человека, они вели себя так, словно разглядывали экспонат в цирке уродов. Какой бы ужасной ни была изуродованная сторона его лица, уцелевшая, уравновешивая ее, была просто богоподобна.

Мужчина остановился перед ее тележкой с цветами. Толпа зевак растаяла, словно какой-то невидимый волшебник смахнул ее волшебной палочкой, оставив только тишину и полное уединение, как будто их двоих накрыл стеклянный купол, продуваемый свежим, ароматным ветерком, и они остались в этом мире одни.

– От ваших цветов у меня дух захватывает, – он и в самом деле хотел что-то купить.

– Сколько букетов или тусси-мусси, сэр?

– Всё, – сказал мужчина и указал на пакетик, который давеча падал в грязь: – А это что?

– Ароматическое саше.

– Полагаю, сделано собственноручно? – уточнил мужчина.

Лаванда кивнула.

– А что внутри?

– Achillea millefolium. Тысячелистник. Он исцеляет. Защищает. Известен также как приворотное зелье.

– Исцеляет, говоришь? – Мужчина вздохнул. – Если б это было возможно. – Затем осведомился о стоимости всего.

Обычно Лаванда считала со скоростью ветра, но тут у нее в голове образовалась невероятная пустота.

Она назвала сумму… первую, что влетела в опустевшую голову… какое-то невероятное число выскочило из непослушных губ.

Мужчина заплатил. Деньги едва поместились в руки. Лаванда переложила их в кошелек.

– Я молиться готов на вашу тележку, – заявил мужчина. – А завтра, что бы ни случилось, вы услышите божественные слова мистера Уитмена.

В его словах заключалась любопытная нелогичность. Лаванда принялась размышлять об этом, но тут купол распахнулся, и в уши вновь хлынул мирской шум: хрипы шарманки, звон бубна и вечный, непреходящий людской гомон.

Но весь этот шум кинжалом пронзил вопль – зов высокой дамы под вуалью, спутницы человека с трагическим лицом. Голос оказался визгливым, раздраженным.

– Роберт! Иди же сюда!

Значит, он Роберт.

Лаванда по собственному методу аккуратно складывала букеты и бутоньерки в его протянутые руки, поскольку знала, как наилучшим образом сохранить цветы, располагая маленькие букетики среди больших. Саше с тысячелистником она сунула ему в карман пальто.

Джентльмен по имени Роберт мог бы показаться комичным за этой цветочной башней, если бы не величавое облачение и осанистая походка, которой он двигался, с серьезным видом неся этот ароматный багаж Прорицательнице, застывшей в своих ужасающих сапожках. Люди расступались, давая ему возможность пройти. Мужчина уже несколько отдалился от Лаванды, но благодаря росту она по-прежнему яснее других видела все, что там происходило: и каким жестом он преподносил букеты призвавшей его знатной даме, и как та откинула вуаль с лица,