Адмиралы Грейги: оклеветанные и забытые - Наталья Колева

Жертвой быть легче, да и потом, если что-то не получилось или просто не сделал, можно неудачи свалить на других. На предшественника, например. Теперь о Чичагове. Писали, что он развил бурную деятельность: флот преобразовывал, боеспособность повышал, кораблестроение улучшал, гавани укреплял, с казнокрадством и взяточничеством боролся. Правнук, Леонид Михайлович Чичагов, писал: «Адмирала Чичагова сгубила прямота его характера. Он любил Родину более всего на свете и любил честно и свято». А вот тут, Господа нужен свидетель, Василий Михайлович Головнин. В своей статье о сотоянии русского флота он писал о Чичагове: «избалованное дитя счастья, всё знал по книгам и ничего по опытам…Во всех делах верил самому себе больше всех…Самого себя считал способным ко всему, а других – ни к чему». И там же, что сделал как министр: «Вот истинный характер того министра, который соря деньгами (напр., он дал неограниченную волю командирам кораблей и др. судов, для вооружения, оснастки и украшения оных, делать и требовать, что они хотят, несмотря ни на какие штатные положения, отчего не одно по нескольку пудов красок изводило в одно лето), воображал, что делает морские наши силы непобедимыми; подражая слепо англичанам и вводя неслыханные новизны, мечтал, что кладет основной камень величия русского флота; наконец испортил почти всё, что оставалось ещё доброго в нём и, наскучив наглостью своею и расточением казны верховной власти, удалился поселив презрите к флоту в оной и чувство глубокого огорчения в моряках»[121]. В 1812 году Павел Васильевич Чичагов сменил Кутузова в качестве командующего Дунайской армией, был обвинен в неспособности преградить врагам путь к отступлению. Поэтому и провел П. В. Чичагов остаток жизни в эмиграции и, как писал П. А. Вяземский, «невзлюбил Россию, о которой, впрочем, говорят, отзывался он и прежде свысока и довольно строго. Петр Иванович Полетика, встретившись с ним в Париже и прослушав его нарекания всему, что у нас делается, наконец сказал ему со своею квакерскою (а при случае и язвительною) откровенностью: «Признайтесь, однако же, что есть в России одна вещь, которая так же хороша, как и в других государствах». – «А что, – например? – спросил Чичагов. «Да хотя бы деньги, которые вы в виде пенсии получаете из России»[122]. Вяземский вспомнил некоего NN, который о таких «блестящих счастливцах» сказал: «От них так и несет ничтожеством».

О Севастопольском бунте имеются следующие документы, содержание некоторых привела выше. Конечно и их можно переврать и исказить. Не зря же бытует в нашей жизни выражение, что «каждый понимает в меру своей испорченности». Рапорты, отношения, переписка по вопросу возникновения и мерах ликвидации возмущения в 1830 г. в Севастополе в период эпидемии чумы; приказы и переписка об учреждении и ликвидации Комиссии по рассмотрению претензий пострадавших[123]. Приказы Главного командира Черноморского флота и портов адмирала Грейга и Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора М. С. Воронцова об образовании и ликвидации комиссии по рассмотрению претензий. Рапорты и переписка о деятельности комиссии[124]. Имеются и другие документы, можете ознакомиться[125].

К 200-летию Севастополя были выпущены две книги об истории города и ни в одной из них нет упоминания о Грейге как о представителе администрации, который выступал с репрессиями в отношении жителей города и моряков, а есть конкретное указание на настоящего виновника бед Севастополя – Новороссийского губернатора М. С. Воронцова. Но об этом, ни-ни!

СТР. 394

«Помимо двух обсерваторий Грейг начал строить третью, за 200 тысяч рублей. Лея заказала и новомодную оранжерею». Это один из пунктов доноса Яцына. «Грейг выписывает вещи из Англии от одного явного к русским художникам презрения». Все эти статьи обвинения были направлены Грейгу, чтобы он мог дать письменные ответы на возникшие вопросы, что он и сделал. «2 июня 1827 года суд приступил к рассмотрению доноса Яцына, оно длилось 9 лет, Грейг затягивал суд, как мог» – пишет свой бред Шигин. Как именно Грейг затягивал суд, автор псевдоисторического опуса пояснений не дает. По строительству обсерватории Грейг на суде ответил: «Строится для усовершенствования морских офицеров в астрономической науке и для полезнейших открытий. Вместо же упоминаемых в доносе двух, ни одной нет, заслуживающей сие имя, из чего и видно, что он, Яцын, говорит о деле, о коем не имеет ни малейшего понятия». Когда 7/19 августа 1839 года на Пулковских высотах торжественно была открыта обсерватория, её посетил весь цвет Петербурга. 8 октября посетил ее и император Николай I. На следующий день Алексей Самуилович получил рескрипт: «Алексей Самойлович! Поручив устроение Главной обсерватории комиссии, Я вверил руководство её занятиями вашей опытности и усердию на пользу науки. При личном обозрении Я с удовольствием убедился, что Мое желание исполнено: воздвигнутое на Пулковской горе здание вполне соответствует своему назначению и удовлетворяет всем условиям ученым и техническим. Мне приятно изъявить вам совершенную признательность за деятельность и постоянное попечение ваше. В ознаменование Моего благоволения, всемилостивейше жалую вам бриллиантами украшенную табакерку с моим портретом. Пребываю к вам всегда благосклонным». Астрограф – телескоп, тот самый, что был при Грейге, сохранился.

Николаевская обсерватория

«Обсерватория, основанная в 1829 году в Николаеве и снабженная всем необходимым, при просвещенном содействии бывшего главным командиром Черноморского флота и портов адмирала Грейга, и неусыпных трудах местного астронома Кнорре, стяжавшего ученую известность, неумедлила принесть ожидаемые от нее плоды. Кроме образования флотских и штурманских офицеров теоритически и практически, в обсерватории независимо от описания небесного горизонта, определено астрономически положение нескольких мест, а именно: Одессы, кр. Кинбурна, мыса Тарханкута, косы Тендры, и мыса Херсонеса»[126].

По требованию адмирала суд огласил обращение его к Морскому министру с обоснованием необходимости обсерватории, на которое тогда же последовало Высочайшее разрешение, было это в 1820 году. Построили обсерваторию только через семь лет, в 1827 году. С этого времени 50 лет главным астрономом Николаевской морской обсерватории был Карл Кнорре. В своей работе он писал: «…описанное мною заведение, хотя не может равняться богатством тем обсерваториям, для которых не жалели миллионов, однако снабжена достаточно, чтобы быть полезным и науке, и отечеству».

Итак, первым морским астрономом в Николаеве стал К. Х. Кнорре. Стал, будучи ещё студентом, за которого поручился директор Дерптской обсерватории В. Я. Струве. В статье для Новороссийского календаря о Николаевской обсерватории Карл Кнорре писал: «…устройство её, к счастью, было поручено начальнику, который, имея сам высокие сведения не только по астрономии, но и по всем математическим и физическим наукам, приложил все старания, чтобы соорудить здание, в полной мере соответствующее нынешнему состоянию науки, несмотря