Королевские сестры - Виктория Холт

Вильгельм редко принимал решение без него. Он был слишком важен. Осыпать почестями Элизабет было не так-то просто, ибо Вильгельм был не из тех, кто выставляет свою любовницу напоказ. Он предпочитал, чтобы считалось, что их связи не существует, а Элизабет была слишком умна, чтобы настаивать на признании. Так что пока ей досталась лишь большая часть ирландских поместий Якова, которые должны были приносить около двадцати шести тысяч фунтов в год, но из-за трудностей с получением денег выходило не более пяти тысяч.

Это было неважно. Элизабет позаботится о себе, но для этого ей нужно было не спускать глаз с Бентинка.

Она была слишком умна, чтобы пытаться критиковать Бентинка. Она удерживала свое место тем утешением, которое могла дать Вильгельму; она никогда не пыталась втягивать его в интриги ради собственной выгоды. Нет, единственный способ подорвать влияние Бентинка на короля — это найти ему соперника в королевской привязанности.

Она наблюдала за этим весьма представительным молодым человеком, Арнольдом Йостом ван Кеппелом, который, хотя и был пока лишь пажом на службе у Вильгельма, уже привлек внимание своего господина. Вильгельм едва ли не улыбался от удовольствия, глядя на это свежее юное лицо, и уже было ясно, что ему нравится иметь мальчика при себе.

Кеппел был сообразителен, и, несомненно, честолюбив. Бедный Бентинк старел и выказывал признаки усталости, ибо был так же глубоко погружен в государственные дела, как и его господин. Не то чтобы Элизабет надеялась вытеснить Бентинка из сердца Вильгельма. Это было бы невозможно; они останутся друзьями до самой смерти. Но не было причин, почему кто-то моложе, веселее и красивее не мог бы занять часть внимания короля.

При следующей встрече с королем она упомянула Кеппела.

— Очаровательный мальчик, — заметила она, — и, я думаю, очень стремящийся вам служить.

— Я заметил его, — сказал Вильгельм, и, несмотря на его попытку скрыть это, в его голосе прозвучала нежная нотка.

— И хорошего рода, и воспитания, — добавила Элизабет. — Такому юноше пристало бы занять место повыше, чем паж.

— Эта мысль приходила мне в голову, — признался Вильгельм.

— Скоро освободится место в опочивальне.

— Он его получит, — сказал Вильгельм и с нежностью улыбнулся своей любовнице, обладавшей счастливым даром угадывать его желания.

Вскоре после этого Арнольд Йост ван Кеппел стал камер-юнкером и смотрителем гардероба.

***

В начале того лета город полнился слухами. В Ирландии армия Вильгельма сражалась с армией Якова. Постоянно сообщалось, что Яков умер, что он высадился в Англии, что он разбит, что он разгромил войска короля.

Часто втайне пили за «Короля за морем», раздавались зловещие «выжимания апельсина».

Вильгельм устроил свою штаб-квартиру в Хэмптон-корте; он полагал, что ему скоро придется отправиться в Ирландию, и уже был бы там, если бы министры не умоляли его остаться.

Мария жаждала хоть немного веселья, и хотя в Хэмптон-корте это было невозможно, когда Вильгельму приходилось приезжать в Лондон и останавливаться в Сент-Джеймсском дворце, она сопровождала его и в этих случаях пыталась устраивать там подобие двора.

Вильгельм отворачивался от подобных суетных забав, но понимал, что в них нет ничего дурного. Он был так непопулярен во многом из-за своих грубых и нелюдимых манер; народ, который жаловался на расточительность двора, но в то же время хотел двора расточительного, говорил, что он — зануда, и что с королем Вильгельмом, что без короля — все едино. Но всякий раз, когда появлялась королева, толпа ликовала, ибо она явно любила веселье. Ее воспитали правильно: смеяться, танцевать и радоваться жизни.

Мария объявила, что во время одного из своих пребываний в Сент-Джеймсском дворце она посмотрит пьесу в театре.

Пьесу следовало выбирать очень тщательно, ибо многие из них были историческими, и в них не должно было быть намеков, которые могли бы относиться к нынешней щекотливой ситуации. Одной из тех, что были под строжайшим запретом, был, конечно, «Король Лир». Эту пьесу никогда не поставят в правление Вильгельма и Марии.

Мария взволнованно обсуждала этот вопрос со своими придворными дамами. Графиня Дерби, ее первая дама и смотрительница гардероба, упомянула пьесу, которая была запрещена при Якове.

— Одна из пьес мистера Драйдена, — сказала она. — Полагаю, весьма занимательная.

— А почему ее запретили? — спросила миссис Мордаунт, еще одна из фрейлин королевы.

— Считалось, что она содержит пренебрежительные намеки на католиков, насколько я помню, — ответила графиня.

— В таком случае, — сказала Мария, — она может подойти. Я всегда восхищалась творчеством мистера Драйдена. Как она называется?

— «Испанский монах», кажется, Ваше Величество. Мне навести справки?

— Прошу вас, — сказала королева. — Мне не терпится ее увидеть. Я всегда любила театр. Помню, во времена моего дяди, как он постоянно бывал в театре.

Все они с некоторой тоской вспомнили золотые дни веселого монарха. Теперь все было иначе. Так много людей сравнивали Вильгельма с Оливером Кромвелем, и, будь его воля, они были уверены, пуританство бы вернулось.

Но королева была другой; все надежды возлагались на королеву.

***

В жизни Марии была сотня мелких неприятностей. Анна, которая держалась отчужденно и редко с ней говорила; Сара Черчилль, дерзкая настолько, насколько осмеливалась; Элизабет Вильерс, хитрая и скрытная, но тем не менее удерживавшая в своих руках сердце Вильгельма, и, словно этого было мало, еще и Кэтрин Седли.

Мария всегда не любила эту женщину — не красавицу, но, подобно своему отцу, повесе и поэту, любимцу дяди Карла, полную дикой радости жизни и желания поступать так, чтобы привлекать к себе внимание.

Она была одной из самых успешных любовниц Якова, и, хотя он несколько раз пытался от нее избавиться, ему это так и не удалось. Он сделал ее графиней Дорчестер и подарил прекрасный особняк в городе, который она теперь занимала, и она часто бывала при дворе, что Мария считала оскорблением для себя. Такие люди должны иметь порядочность держаться подальше. Говорили даже, что она работает на якобитов, чтобы вернуть Якова, и ей все равно, кто об этом знает.

Она была остроумна и принимала у себя в модном доме большие компании. Там она говорила о своем любовнике с нежностью и пренебрежением и пила за здоровье короля за морем.

Она была почти уродлива и знала это. «Одно из его покаяний», — называла она себя. «Он, кажется, выбирал нас за наше уродство, — добавляла она. — Ну что ж, мы ему такими нравились. А что до ума, то если