Венская рапсодия - Дростен Юлия

— Я бы тоже с удовольствием рассказывала семейные истории, — с грустью проронила девушка, — но не могу: вместо них в моей жизни присутствует огромное темное ничто.

— Знаю, детка, — отозвалась Йозефа и посмотрела на Фанни долгим взглядом. — Может быть, это немного скрасит давнюю несправедливость. — Она достала из сумки конверт и протянула девушке через стол: — Сначала посмотри, что внутри, а потом я расскажу тебе, в чем дело.

Фанни с любопытством открыла конверт, вынула из него сберегательную книжку, раскрыла и стала листать. С каждой страницей глаза у нее становились все больше.

— Иисус и Мария, — прошептала она, — это же целая куча денег.

— Со всеми процентами — двадцать семь тысяч девятьсот девятнадцать крон и восемьдесят шесть геллеров, — глухо сказала Йозефа. — На твое содержание я не потратила оттуда ни копейки.

Фанни оторопело посмотрела на старую воспитательницу:

— То есть это не от тебя. Я так и подумала: слишком большая сумма.

Йозефа откашлялась.

— Первый взнос поступил на мою сберегательную книжку вскоре после твоего рождения. После этого деньги приходили каждый месяц. Шестнадцать лет и одиннадцать месяцев подряд, каждый раз с пометкой: «Ребенок номер шесть тысяч пятьсот семьдесят два». Это был твой номер, Фанни: столько детей родилось в том году в приюте.

— Понятно, — прошептала девушка. Она побледнела, нижняя губа у нее дрожала. — Кто переводил эти деньги?

— К сожалению, не знаю, детка. Зачисления были анонимными. Конечно же, я спросила служащего банка, но он не смог или не захотел мне ничего сказать. Последний перевод поступил в ноябре тысяча девятьсот шестого года. Я подождала еще немного, но деньги больше не приходили. Тогда я решила открыть сберегательную книжку на твое имя и положила туда всю сумму под проценты до твоего совершеннолетия.

— Почему ты никогда мне об этом не рассказывала?

Старая женщина беспомощно пожала плечами:

— Ты все время грустишь оттого, что не знаешь своих родителей, детка. Я не хотела добавлять еще один повод.

Фанни понимающе кивнула:

— Наверное, на твоем месте я сделала бы то же самое. Йозефа погладила воспитанницу по щеке.

— Ты уже знаешь, на что потратишь эти деньги? Девушка помотала головой:

— Понятия не имею. Наверное, оставлю их для начала в банке.

— Когда ты сдашь экзамен на мастера, сможешь открыть на них собственное дело, — предложила Йозефа.

Фанни отсутствующе кивнула.

— То есть все эти годы существовал человек, которому было не все равно, что со мной станет, — сказала она тихо и посмотрела на Йозефу. — Где-то там у меня есть семья, родители, дяди, тети, а то и братья и сестры.

— Я думала, что ты считаешь меня своей семьей, — обиженно пробурчала Йозефа. — В конце концов, я тебя вырастила.

— Конечно же! — Фанни вскочила, обогнула стол и обняла старую воспитательницу. — То, что из меня получилось, полностью твоя заслуга. Ты всегда была для меня как мать.

— Скорее уж бабушка. Не забывай, сколько мне лет, — поправила ее почти оттаявшая Йозефа, и Фанни рассмеялась.

Позже она собрала посуду и отнесла ее на кухню. Вернувшись, девушка выглядела возбужденной и даже не стала садиться.

— Скажи, Йозефа, — выпалила она, — как звали того служащего, с которым ты говорила о переводе денег?

— Не помню. — Йозефа упрямо сложила руки на полной груди.

— Перестань! Ты точно не забыла!

— Ну зачем тебе снова бередить старые раны, детка! Если бы тот человек в самом деле тобой интересовался, он забрал бы тебя из приюта и вырастил сам.

Фанни сжала губы. На мгновение она напомнила бывшей надзирательнице ту маленькую девочку, которую ей всегда хотелось обнять и утешить. Йозефа вздохнула.

— Это был некий господин Визингер.

Глава четырнадцатая

За окном было темно и морозно. Такой холодной зимы Вена не знала уже много лет, однако камин в кабинете Макса не только горел, но и грел. По комнате плыл смолистый аромат горящего дерева.

Молодой Кальман сидел за рабочим столом над письмом к родителям. Его перо медленно скрипело по бумаге; этот звук время от времени прерывался треском поленьев.

Служба в Вене подходила к концу. Уже во время придворного бала в начале января, нанося ежегодный визит кайзеру, Макс получил от вышестоящего офицера неофициальное сообщение о том, что военное министерство планирует его перевод. Четыре недели назад поступил официальный приказ, в соответствии с которым в конце марта Кальману следовало явиться в Перемышль, крепость неподалеку от русской границы. Но до того Макс хотел съездить к родителям: они не виделись с рождения Эммы.

Он положил перьевую ручку на промокательную бумагу, взял бокал с вином и отпил глоток. Золотистое, сладкое как мед токайское напомнило ему о солнечном венгерском лете и пробудило тоску по родине.

Макс взял перо и вновь склонился над столом, но тут из соседней комнаты раздалось глухое ритмичное тарахтение, мешающее собраться с мыслями.

«Опять Хелена». — Макс попробовал прогнать раздражение еще одним глотком вина, но это не помогло. Ему показалось, что звук стал только громче. Кальман закрыл ручку и отодвинул стул.

Тарахтение доносилось из комнаты, которую Хелена когда-то обставила для их сына. Максу хватило нескольких шагов, чтобы достичь двери; он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Детской мебели в комнате больше не было. Хелена сидела спиной к мужу за небольшим столом, на котором располагалась швейная машинка.

Макс закрыл за собой дверь.

— Это обязательно делать сейчас, Нелли? Ты разбудишь Эмму.

Тарахтение прекратилось. Хелена повернулась к мужу и улыбнулась.

— Макс, смотри! Нашему сыну это очень пойдет, ведь правда? — Она вынула из-под прижимной лапки наполовину законченную детскую курточку.

Кальман с трудом подавил гнев, но супруга, казалось, не замечала его раздражения. Она встала и подошла к мужу.

— Макс, любимый! — Она обеими руками обвила его шею и попыталась поцеловать. — Пожалуйста, покажи мне, как ты меня любишь, дорогой.

— Нелли, будь добра, перестань. Что за новости? — Он высвободился из ее объятий.

— Так у семьи Кальман никогда не будет наследника, — зло бросила Хелена. — Изабелла тут точно не поможет!

— Не трогай мою сестру!

Женщина вздрогнула, и ее настроение вновь изменилось.

— Я это заслужила, — сказала она подавленно, и Кальман немедленно пожалел о своей резкости. — Но иногда мне кажется, что ты больше не хочешь сына, Макс.

Он отвел глаза, потому что и в самом деле опасался новой беременности жены. Макс очень горевал по обоим не выжившим детям. Он старался поглубже спрятать эти чувства, но Хелена своим поведением снова и снова воскрешала прежнюю боль.

Вдобавок он тревожился за жену. После недавней потери она стала неуравновешенной. Когда после нескольких недель глубочайшего горя и обращенности в себя Хелена, понукаемая матерью, встала с постели, ею овладела идея новой беременности. Но Макс отвергал все попытки к сближению: он опасался, что очередное мерт-ворождение разрушит Хелену, да и сам не хотел еще раз пережить такое несчастье.

— У нас же есть Эмма, — сказал он. — Здоровый веселый ребенок. Мы должны быть за это благодарны.

— Но нам нужен сын. Семье необходим наследник, — с сомнением ответила Хелена. — Или дело во мне? Ты больше не хочешь детей от меня? — добавила она подозрительно.

— Это вздор, Нелли, ты и сама знаешь, — резко отреагировал Макс. — Ты самая лучшая жена, которую только может пожелать мужчина.

Он и в самом деле так думал, пусть и женился не по любви. Супруги были знакомы с самого детства. Взаимоуважение и понимание, общие интересы и схожее происхождение — вот на чем основывался этот брак, во всяком случае до той судьбоносной ночи, в которую они во второй раз потеряли ребенка. Тогда между ними разверзлась бездна.

Хелена посмотрела на мужа долгим взглядом, молча развернулась и уселась за машинку. Вновь послышалось тарахтение.