Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2 - Жорж Тушар-Лафосс

– Это, друг мой, сказал ему Шапелль: – мне кажется немного опасным; человек этот могуществен и может повредить вашей карьере, а может быть и спокойствию.

– Не бойтесь ничего, отвечал Мольер: – я пойду повидаться с оригиналом моего Дандена и хочу, чтобы на представлении моей пьесы он аплодировал громче других.

Действительно, через несколько дней наш комический поэт встречает Шапелля на улице и говорит, что все улажено с парижским мужем.

– Вот, что случилось, продолжал Мольер: – недавно я поймал его при выходе из театра и просил назначить время, чтобы выслушать пьесу, о которой мне хотелось иметь его мнение. Молодец мой, чванясь, отвечает, что очень рад такому обстоятельству. Условливаемся о времени. На и другой день он обегает всех своих знакомых с просьбой прийти к нему послушать чтение Мольера… Когда я пришел, гостиная была полна. Начинаю, чтение своего «Жоржа Дандена». Вскоре раздается лукавый смех, начинается шепот, посматривают на хозяина дома… Хозяйка в это время краснеет, двигается на стуле, закрывает лицо веером; наконец она встает и ускользает из гостиной… Что же касается настоящего Дандена, то он благодушно тешится смущением своей копии… Блистая веселостью, он привлекает внимание слушателей на черты, больше всего намекающие на его историю… Когда я окончил чтение, этот честный муж подошел ко мне, обнял, представил меня своим друзьям, которые смеялись над ним в глаза… И, повторяю вам, у меня не будет более твердой поддержки во время представления.

Мольер не ошибся: светский Данден, в то время когда играли первый раз комедию, которой он доставил сюжет, подавал пример и сигнал к аплодисментам… Оригинал, будучи сближен таким образом с копией, вызывал в партере бешеную веселость. Каждый день возобновляется подобная сцена: наш ослепленный муж не пропускает быть на своем посту и в зале не достает места для любопытных.

Невозможно теперь сомневаться в любви короля к госпоже Монтеспан; но он продолжает скрывать эту страсть. Разговоры его с герцогиней Ла-Валльер о той, которую он ей предпочитает, исполнены равнодушия, можно даже сказать презрения.

– Ей очень хотелось бы, чтобы я ее полюбил, говаривал иногда его величество: – но Боже меня сохрани! Женщина эта, по-моему, слишком кокетлива и много думает о себе.

А между тем каждый день по возвращении с охоты, переодевшись и напудрившись у Ла-Валльер, не сказав с ней и трех слов, король уходит в покои новой фаворитки и остается у нее весь вечер. Возмущенная подобным поведением и со стороны человека, которого она любила как и в первый день союза, нежная герцогиня уехала потихоньку из Сен-Жермена вначале этой недели, и удалились вторично в Шальо. Но исчезновение ее было кратковременно; она должна была исполнить приказание возвратиться в замок, переданное ей госпожой Кольбер. При этом обстоятельстве, когда нежность короля сверкнула последним блеском, подобно умирающему пламени, госпожа Монтеспан имела неприятность слышать, как Людовик ХIV клялся в вечной любви герцогине, и к прискорбию получила на другой день приказ жить вместе с соперницей, с которой по его словам, он не мог расстаться.

С этого времени обе любовницы живут для света в мире и только втайне ненавидят друг друга. Но, не смотря на клятву короля, легко видеть, что он с трудом переносит присутствие бедной Ла-Валльер. Никогда, впрочем, женщина, которой изменили, не выказывала более кроткого смирения; она простирает свою любезность и самоотвержение до того, что украшает соперницу собственными руками; а последняя громко уверяет, что она недовольна своим туалетом, если в нем не принимает участья Ла-Валльер. Каким образом соединить это с намеками королю, что герцог Вермандуа[62] не его сын, но сын Лозена. В устах любимой женщины – все правда: Людовик XIV верит этой клевете, и несчастная, которая никогда не способна была изменить, умирает медленной смертью, потеряв его нежность и часто встречая грубости этого неверного любовника. Вчера он поймал в комнатах собачку Ла-Волльер.

– Возьмите, сказал он, проходя мимо герцогини и бросая ей собачку: – вот ваша подруга, с вас и этого довольно.

Маркиза Монтеспан, владеющая в настоящее время сердцем его величества, была бы – надобно согласиться одной из совершенных красавиц при дворе, если бы выражение ее не обнаруживало смелости, способной скорее внушить желание, нежели прочную привязанность. Глаза ее прекрасны, но в них скорее сверкает пламень сладострастья, нежели нежности. Рот у нее чрезвычайно свежий, но улыбка презрительна и насмешлива. Прелестные белокурые волосы, развитая грациозная грудь, руки, красивее которых я никогда не видела, стройная хотя и немного полная талия, изящная нога – вот портрет новой фаворитки. Трудно найти женщину умнее госпожи Монтеспан и более оригинальный ум: это постоянная смесь сарказма и любезности – вызывающая проявление беспрерывно возбужденного темперамента. Впрочем, ничего нет увлекательнее разговора этой дамы, и все в ее устах принимает неотразимую прелесть: даже ее цинизм не имеет в себе ничего отталкивающего.

Можно ли поверить, что при такой организации набожные мысли, могут вмещаться в голове госпожи Монтеспан, религиозное настроение в ее сердце? Между тем это не подлежит сомнению. Многие достоверные люди говорили мне, что иногда, в минуты самой интимной беседы с королем, когда человек предается одним лишь земным стремлениям, она оставляла пламенного обожателя и уходила в соседнюю комнату молиться на коленях. Говорят даже, что она в порыве благочестия предупреждала мужа об угрожавшей опасности и просила его удалить ее от двора, но что по равнодушию ли или из честолюбия он не обратил внимания на эту просьбу.

Теперь маркиз и сам убедился в основательности боязни жены. Он громко кричит, выделывает всевозможные глупости и производит скандал, который только позорит его. Недавно маркиз явился в Сен-Жермен в карете, обшитой черным и сам одетый в глубокий траур. Король удивился и спросил по ком он в трауре.

– По жене, государь, отвечал он.

Король ограничился тем, что поворотился спиной к маркизу; но в тот же вечер последний получил приказание не являться ко двору. Странное приключение это случилось в первый день поста, и Лозен выразился по этому случаю следующим образом

– Начался пост, и в порядке вещей, чтобы в замке давались только трагические фарсы.

Но эта трагедия не сосредоточилась только при дворе; госпожа Монтеспан нашла ее и у себя в доме. Король категорически приказал маркизе прекратить всякие сношения с мужем. Разумеется, между супругами происходили жаркие сцены. В одну минуту, когда человек силой природы увлекается только одними животными инстинктами, маркиз, встретив упорное сопротивление, не мог удержать своего бешенства и самая сильная пощечина, нанесенная самому