Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2 - Жорж Тушар-Лафосс

Уверяют, однако же, в оправдание губернатора, что к успеху нашего оружия примешалось несколько измены. Один тонкий политик рассказывал мне вчера, что испанские граждане были подкуплены аббатом Ваттвилем[60], некогда офицером, потом картезианцем, впоследствии турецким пашой, наконец, духовным лицом, другом папы и, несмотря на последнее титло, отъявленным повесой. Должность главного декана в провинции, говорят, была обещана этому интригану за такую благородную услугу.

Как бы то ни было, французская академия выхваляла короля при его приезде за его быстрое завоевание. Первый еще раз это ученое учреждение приносит таким образом свои поздравления его величеству; злые языки заключают из этого, что иные члены этого ученого общества стремятся к другим наградам, нежели дары Аполлона.

Мольер дал нам почти в одно и то же время две новости: «Скупого», которого к стыду публики, он должен был в прошедшем году снять со сцены прежде, нежели выслушали пьесу и прелестную комедию «Амфитрион». Партер, может быть, состоявший из тех же самых лиц, которые освистали «Скупого», принял его с рукоплесканиями на втором представлении: последний суд справедлив.

– Я видел вас последний раз на пьесе Мольера, сказал Расин Депрео, говоря о «Скупом»: – и вы одни только смеялись в театре.

– Я слишком уважаю вас, отвечал сатирически поэт: – и потому не могу поверить, чтобы вы не смеялись сами, по крайней мере, внутренне.

Боало, кажется, менее доволен «Амфитрионом», успех которого, однако же, более общий; он полагает, что в этом произведении Мольер не возвысился до Плавта. Но какое же опровержение Депрео – постоянный смех публики в продолжение представления этой пьесы, одни уже стихи которой поставят ее в числе образцовых.

– Боже! воскликнула одна добродетельная женщина: – какая прелестная комедия «Амфитрион»! жаль только, что она учит грешить.

И подивитесь разнообразию вкусов! В то время как она выразилась подобным образом, Нинон, сидевшая возле нее, воскликнула громко:

– О, как счастлива Алкмена: у нее один из богов любовником.

Необходимо следовать хронологии, и потому я обязана, хотя и, к сожалению, говорить о проповеди непосредственно за комедией. Несколько уже недель как появился новый проповедник, производящий чрезвычайное впечатление – это отец Бурдалу – иезуит Буржский. Он не обладает красноречием Сено или Боссюэта, но его красноречие лучше того и другого. Никогда еще убеждение не вытекало из уст человеческих с такой силой, ясностью и грацией.

Сегодня напечатан в газетах Ахенский договор, устанавливающий мир между Францией и Испанией. Король мало был расположен отказаться от замыслов на остальную Фландрию; но Англия, встревоженная возрастанием могущества Людовика XIV, интриговала в Гаге, ссоря его с Голландией. Кавалер Тэмиль, посланник Карла II при этой республике, Иоганн Витт скоро согласились между собой остановить порыв монарха, обладающего такими двумя руками как Тюренн и Конде. В этих видах голландцы послали в Сен-Жермен Фон-Бенинга, старшину Амстердамского, республиканская откровенность которого не стеснялась в присутствии королевского высокомерия. Этот коптитель сельдей не довольствовался обещаниями, а требовал обеспечения.

– Разве вы не верите королевскому слову? – сказал ему однажды Лион.

– Я не знаю, чего желает его величество, – отвечал голландец: – а я принимаю во внимание то, что он может.

Благодаря вмешательству этого грубого посланника, Испания получила обратно Франш-Конте; Франция сохраняет то, что завоевала в Нидерландах; но Людовик XIV отказался бы охотно от этого, лишь бы заставить в своем присутствии обнажить голову Фон-Банинга, который, не смотря на все представления придворных, постоянно разговаривает в шляпе с королем.

Сегодня утром, при вставаньи, Креки, Белльфон и Гюмьер назначены маршалами Франции, а Монтозье получил губернаторство в Дофине.

Если бы еще кто сомневался в любви короля к госпоже Монтеспан, то должен уступить очевидности: госпожа Монтозье, имеющая обыкновение быстро оборачиваться к точке, на которой восходит солнце милостей, покидает Ла-Валльер, и гримасничает перед ее соперницей. Последняя выразилась вчера в апартаментах Мадам:

– Король делает все, что может для убеждения Ла-Валльер, что он еще любит ее, а только забывает сказать ей об этом.

– Да, – отвечала госпожа Монморанси: – это напоминает мне Шуази, который в конце письма к другу говорит в заключение: «Кстати! я позабыл тебя уведомить, что три дня уже, как умерла моя жена».

Тюренн отрекся от кальвинизма и перешел в римско-католическое исповедание.

Король велел уничтожить в парламентских протоколах упоминание обо всем, что происходило с 1647 по 1652 годы! Но события Фронды записаны в другом месте, и ошибки правительства не избегнут от суждения потомства.

Герцог[61] давал вчера ужин в своем небольшом доме, в улице Сен-Тома-дю-Лувр, – модным певицам Илэр и Раймон. Они одни только представляли прекрасный пол, а мужчины были кроме принца – Лионн, Сен-Поль, Сувре и еще четыре дворянина. Необходимо большое геройство ужинать в такой партии. Уверяют, впрочем, что они поют сегодня при дворе.

Я видела «Тяжущихся» Расина. Я не поверила бы, что веселые слезы имеют один и тот же источник, что и чувствительные: мне никогда не пришло бы в голову, что воображение, в котором создалась пламенная страсть Гермионы и бешенство Ореста, могло создать остроумные глупости графини Пембеш и Интиме.

– Где же, любезный мой Расин, говорила я новому сопернику Мельер: – где вы могли найти все, что ввели в эту прелестную оргию ума?

– Поберегитесь приписывать мне всю честь, отвечал он: – я только пустил в ход элементы, доставленные мне Депрео, Ла-фонтэном, Шапеллем, Фюртьером и несколькими другими вельможами, с которыми упомянутые писатели и я часто собирались в кабачке Мутона на Сен-Жакском рынке. Юридическим терминам научил меня советник Брильгак, молодой человек, серьезно судящий в палате, и который смеется как дурак при выпивке.

Я ему также обязан знакомством с лицами, выведенными мной на сцену, и которые в действительности еще смешнее, нежели в моих стихах. Вот, любезная графиня, сущая правда; вы видите, что я не стою и малой доли тех похвал, которые вы мне расточаете.

Зачем же надо прибавлять, что публике не понравились «Тяжущиеся»? что это образцовое произведение тонкой шутки и остроумной злой критики было принято с насмешкой?

– Оставьте их, сказал Мольер, хотя он и в ссоре с Расином: – скоро будут смеяться над теми, которые смеются над подобным произведением.

Предсказание сбылось: новая комедия превознесена выше небес.

В то время как торжествует Расин, Мольер не дремлет; он поставил в этом году при дворе в Версале, а потом и в Париже комедию «Жорж Данден» или «Смущенный муж», в которой многие могут узнать себя. Но