Добро не оставляйте на потом - Адриана Трижиани

управлять этой больницей. Настоятельница приняла решение перевезти нас обратно в монастырь в окрестностях Тура. Я бы хотела взять вас с собой, но это невозможно. В шотландском Дамбартоне[102] есть монастырь, где для вас найдется место, чтобы вы смогли отработать остаток епитимьи.

– Прошу вас, сестра! Только не в Шотландию! Отправьте меня куда-нибудь еще.

– Это единственное место, которое мы можем вам предложить. У сестер Намюрской Богоматери[103] там есть школа. Им нужна медсестра. Мать-настоятельница уже обо все договорилась.

Провинившись перед Святой Римской церковью, Доменика Кабрелли утратила возможность самой распоряжаться своей жизнью. А судьба вертела ею, как хотела. Меньше всего Доменике хотелось бы оказаться в Шотландии. Она исправно писала Мак-Викарсу, но так и не получила ни одного ответа. Очевидно, он изменил свое отношение к ней. И как ее угораздило в него влюбиться! Каждый раз, вспоминая Мак-Викарса, она чувствовала невероятное сожаление и еще сильнее переживала по поводу отправленных ему писем, полных самых искренних чувств.

– Мы выдадим вам подходящую для поездки одежду, со знаком Красного Креста. Купим билеты, в том числе на паром через Ла-Манш. Отправитесь в День взятия Бастилии.

– Спасибо, сестра.

Доменика, однако, не чувствовала благодарности, ей все больше казалось, что ею манипулируют. Работа в Шотландии представлялась ей очередным наказанием. Возможно, монахини решили избавиться от нее, потому что она отказалась стать послушницей. Но теперь, когда капитан тоже отверг ее, она уже сомневалась в правильности своего решения.

* * *

Доменика возвращалась в больницу как в тумане. Она не слышала ни пения птиц в саду, ни автомобильных гудков, ни музыки, которая доносилась из радио проезжающего мимо больницы кабриолета. Скоро ее вновь сорвут с насиженного места, и вновь без ее согласия.

У монахинь оставалось еще несколько недель, чтобы закрыть больницу и перебраться в монастырь. Нужно было перевезти пациентов, упаковать все вещи и оформить документы.

Медсестры из Дома Фатимы тоже разъезжались – кто-то возвращался домой, а кто-то, как и Доменика, отправлялся на новое место в другой город. Одна за другой молодые женщины разлетались в разные стороны, как жемчужины с разорванной нити. Доменика попрощалась с Жозефиной и Стефани, которых ждала новая работа в Лондоне. Они пообещали писать и не терять друг друга из виду. Монахини позаботились о рекомендательных письмах, паспортах и официальных разрешениях для каждой из своих бывших подопечных. Доменика сожалела, что не смогла уговорить ни одну из девушек поехать вместе с ней в Шотландию. Расставание с подругами принесло ей такую же душевную боль, что и молчание капитана. Она верила, что ей удастся пережить неудавшийся роман, но сомневалась, что когда-нибудь примирится с потерей подруг.

Одетая в форму с красным крестом и сестринскую шапочку, Доменика Кабрелли зашла в вагон на станции в Марселе, чтобы начать свой путь в Шотландию. Поезд доставил ее в Париж, следующий – в Кале, где ей предстояло переправиться на пароме в Дувр. В Дувре она должна была снова сесть на поезд и доехать до Лондона, а оттуда уже до Глазго. Весь путь занимал пятнадцать часов. И с каждым поворотом колес она все больше отдалялась от родного дома. Италия теперь казалась сном.

Из-за сильнейших ливней на протяжении всего маршрута поезд шел с опозданием. Пути затопило, вагоны раскачивало шквалистым ветром. Внутри было невыносимо жарко, заснуть не получалось. Когда ненастье стихло, она вышла в тамбур глотнуть прохладного воздуха. Наконец поезд остановился на лондонском вокзале, и в этот момент Доменика Кабрелли поняла, что никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.

Лондон

Доменика пересела на другой поезд, который должен был доставить ее на север, в Шотландию. Она заняла свое место, кондуктор пробил ее билет до Глазго, и тут она дала волю слезам. Сказалось и накопившееся напряжение – все-таки ей удалось преодолеть большую часть пути, да еще и в ужасную погоду. Почувствовав облегчение, она позволила себе горячий кофе и сладкую булочку. Всю дорогу Доменика и думать не могла про еду, но сейчас, когда она почти добралась, ощутила страшный голод.

Поезд оказался битком набит мужчинами в форме, из-за чего она с волнением подумала, что в мире уже произошло непоправимое. Но Ливерпуль был промышленным городом, где строили корабли и обучали солдат. Так что в мирное время поезд, полный военных, означал лишь то, что в стране кипит работа. Настроение у пассажиров было приподнятое: время от времени до нее доносился смех и обрывки разговоров за игрой в карты. Большинство солдат сошли в Ливерпуле. Когда они отъехали от местной станции, Доменика выдохнула. В расположенных рядом доках массивная стальная стена выстроенных в ряд линкоров загораживала собой и море, и небо. К счастью, когда поезд двинулся в сторону Шотландии, ее взору наконец предстали зеленые склоны холмов и бескрайний небосвод.

Тревога не отпускала Доменику. Она волновалась за родителей, отчаянно надеясь, что они справляются без нее. Она собственными глазами видела учения подводных лодок у берегов Виареджо. Если они уже хозяйничали в Il Tirreno Mare и, словно змеи, подползали к Лигурийскому побережью, значит, Италия, вне всякого сомнения, готовилась к войне. Ее отец никогда не был бойцом по характеру, а мать не умела держать язык за зубами. К тому же фашисты были жестоки с пожилыми людьми, она сама была тому свидетельницей. Как и Гвидо Мирони, они презирали слабых.

Доменика открыла бумажный мешок, который вручила ей в дорогу сестра Мари Бернар. Внутри она обнаружила банку малинового джема, пачку печенья, плитку шоколада, маленькую бутылочку виски и баночку чудодейственной пчелиной мази. Она отломила кусочек шоколада и с наслаждением ощутила, как он тает во рту. Доменика быстро прочитала благодарственную молитву, а после помолилась о том, чтобы ей сопутствовала удача. Если ей и нужен был знак, что все будет хорошо, она его нашла: на дно мешка сестра положила четки.

МарсельАвгуст 1939 года

Звон дверного колокольчика в больнице Святого Иосифа напомнил Мэри Гей, что она обещала сестрам снять механизм и упаковать его, чтобы с последней партией коробок отправить в монастырь. Как послушнице, ей поручали работу, которая требовала молодых сил.

Мэри Гей быстро спустилась по лестнице. Она пробралась между коробками, сложенными в вестибюле, и отперла входную дверь. Привлекательный молодой семинарист в длинной черной сутане и сатурно[104] выудил из потертого кожаного мешка пачку писем и протянул их Мэри Гей.

– Тебя наказали, брат? – пошутила она.

– Они посчитали разумным послать церковного человека, а не мирянина. Шляпа чаще внушает почтение. – Он похлопал по полям. – Перевозить почту по Франции все труднее.

Мэри Гей поблагодарила его и вернулась в здание. Она заперла входную дверь, присела на одну из коробок и бегло просмотрела письма. Наткнувшись на конверт, адресованный Доменике Кабрелли, удивленно присвистнула. Она вспомнила, как итальянская медсестра приехала в Дом Фатимы. Мэри Гей тогда понадеялась, что Доменика вступит в орден