Молот шотландцев - Виктория Холт

это отличалось от этого томительного ожидания, этой нескончаемой тревоги. Каждый раз, когда в замок прибывал гонец, она замирала от ужаса, страшась вестей, которые он принесет. Как и королева. Она боялась за Эдуарда так же, как Демозель боялась за Лливелина.

Королева разузнала, как живется Альмерику в замке Корф, и заверила Демозель, что с ним хорошо обращаются.

— Несмотря ни на что, — сказала королева, — король не забывает, что вы — кузены.

Эдуард был справедлив, и Демозель не думала, что он станет проявлять излишнюю жестокость, если не сочтет это целесообразным. Он не был похож на ее деда, короля Иоанна Безземельного, который находил удовольствие в причинении боли.

Ее жестокую судьбу определили скорее обстоятельства, чем люди.

Вдовствующая королева приняла провансальского лекаря Уильяма, который заверил ее, что ее недуги — всего лишь признаки подступающей старости и что, поскольку она в целом здорова, ей отпущено еще много лет. Это была приятная весть, и она радовалась, что Эдуард послал за ним. Уильям должен был остаться в Англии — таков был приказ короля — и ему надлежало предоставить определенные привилегии, которые определит сама вдовствующая королева.

Это было как нельзя лучше. Если бы только Эдуард уладил наконец это докучное валлийское дело, Демозель можно было бы отправить в Корф к ее брату, а сам Эдуард вернулся бы домой и одарил жену ребенком, который оказался бы мальчиком, да если бы еще и маленький Альфонсо проявил хоть толику живости, то все было бы так хорошо, как только может быть без покойного короля.

***

Тем временем Эдуард начал вторжение в Уэльс и находился в Честере, когда один из его латников доложил, что его желает видеть посланник от валлийцев.

— Я приму этого человека, — сказал Эдуард.

Латник медлил. Он, очевидно, вспомнил другой случай, когда Эдуард принял посланника в своем шатре в Святой Земле.

Эдуард оценил беспокойство воина и дружески кивнул ему.

— Введи его, — сказал он.

Перед королем стоял высокий горделивый мужчина.

Эдуард тотчас узнал его; он был видным представителем валлийской стороны на встрече, где заключалось перемирие между англичанами и валлийцами.

— Давид ап Грифид, — сказал он. — Что привело тебя ко мне?

— Я пришел предложить вам свои услуги.

Король сощурился. Он не терпел предателей, и то, что брат Лливелина явился к нему вот так, вызвало у него подозрение. Он знал, что между братьями была вражда. Знал, что старший брат Оуайн вместе с Давидом воевал против Лливелина, и именно победа Лливелина сделала его правителем княжества. Одно дело — валлийцу воевать против валлийца, и совсем другое — сражаться на стороне англичан против своих.

Конечно, у этого народа была долгая история предательств. Тем более, подумал Эдуард, не стоит ему доверять. И все же, если за ним хорошенько присматривать, он мог оказаться полезен. Тем, кто верил в пророчество Мерлина, было бы полезно узнать, что даже брат Лливелина сражается на стороне англичан против него.

Эдуард сказал:

— Я принимаю твое предложение.

— Я покажу вам, как одолеть моего вероломного брата. Я знаю его слабости.

— Я их тоже знаю, — отозвался Эдуард. — Что ж, Давид ап Грифид, будешь моим союзником. Если будешь служить мне, я тебя вознагражу. Но если ты предашь меня, я заставлю тебя пожалеть о дне своего рождения, лишь бы не испытать той кары, что я обрушу на тебя.

— Милорд, я буду служить вам верой и правдой до тех пор, пока вы не сочтете нужным вознаградить меня.

Давид торжествующе улыбался. Это покажет Лливелину, что он, пусть и брат, скорее пойдет к врагу, чем смирится со второстепенной ролью в валлийских делах.

Когда Лливелин узнал, что его брат перешел к англичанам, его охватила глубокая печаль. Казалось, беды преследуют его со всех сторон. Он верил, что если бы его Демозель благополучно доставили к нему, это стало бы знаком небесного благоволения, и все его последователи восприняли бы это так же. Будучи людьми суеверными, они уже начали сомневаться в пророчестве Мерлина, и он знал, сколь это опасно. Он взывал к Папе, чтобы тот призвал англичан к ответу за пленение его невесты, но Папа вряд ли стал бы поддерживать незначительного принца против растущей мощи английского короля. Он одержал победу в нескольких стычках, но это была не настоящая война, а теперь против него выступил сам великий Эдуард. С королем был его брат, Эдмунд Ланкастерский, вернувшийся из Франции со своей новой женой Бланкой, дочерью Робера Артуа, а также де Ласи, Роджер Мортимер, граф Херефорд и весь цвет армии Эдуарда. Очевидно, на этот раз он пришел, чтобы завоевать.

Лливелин знал, что его истинный союзник — гористая местность, и не будь ее, он был бы уже разбит.

Он гадал, думает ли она о нем сейчас, часто ли вспоминает тот день, когда они были обручены и верили, что скоро поженятся. Если он сейчас проиграет, что станет с ней? Найдут ли ей нового мужа? В конце концов, она была кузиной короля. Дорогая Демозель, такая нежная, такая прекрасная. Он знал, что она думает о нем, молится за него. Они должны пожениться. В пророчестве Мерлина должна быть правда.

И тут ему принесли вести о разгроме в Южном Уэльсе, где наступал Эдмунд Ланкастерский, и Лливелину не оставалось ничего, кроме как защищать то, что у него еще было.

Корабли Пяти портов теперь стояли в проливе Менай; Англси был отрезан от Сноудона. Заморить валлийцев голодом было бы проще простого. Что именно таков был замысел Эдуарда, стало ясно, когда он, вместо того чтобы наступать и рисковать потерей людей в бою, принялся укреплять свои позиции и усиливать захваченные замки. Лливелин с яростью узнал, что он не только работает над укреплениями, но и украшает их, словно они уже принадлежат ему.

То были унылые месяцы. Лливелин с теми из своих последователей, кто остался верен и продолжал верить в пророчества Мерлина, прекрасно понимал, что со временем им придется сдаться, ибо король намеревался морить их голодом до тех пор, пока они не покорятся.

Лливелин обратился к своим людям:

— Будьте уверены, пророчество сбудется. Лливелин будет править всей Англией, и тогда он не забудет своих верных друзей. Но вполне может статься, что время еще не пришло. Нам придется долго страдать и сражаться за этот великий приз.

Сражаться — это одно. Умирать от голода — совсем другое.

От Эдуарда пришло послание. Он хотел, чтобы