На червленом поле - Мария Воробьи

Только вот менее удачлив, чем отец. Но сейчас пока этого не было видно, и Ванноцца воображала повзрослевшего Сезара в белых папских одеждах, в алых папских туфлях. Что ни говори, быть матерью почетнее, чем быть любовницей. Любовниц много, и период женского цветения короток. Но мать – мать одна.

– Никто лучше тебя не подойдет на эту роль, – искренне сказал Джоффре. – И отцу, наверно, нужны верные кардиналы рядом.

Сезар сдержанным кивком его поблагодарил.

После обеда Сезар и Лукреция вышли в сад.

Долгое время они шли по саду молча. Каждый ждал, что заговорит другой, и молчание затягивалось.

– Я рад вернуться, – сказал Сезар.

– Что было там, в Браччано?

– Ты не знаешь? – быстро и цепко спросил ее Сезар. – Тебя там не было?

– Конечно, не было. Я была здесь, дома.

– Разве не тебя увидел, всю в слезах, павшую передо мной на колени? Но даже если это не ты, то запомни, сестра: не падай передо мной на колени, это нельзя вынести, это ужасно, ты сама не знаешь, как это ужасно!

Лукреция зарделась. Как у всех рыжих блондинок, кожа у нее была тонкая и белая, лицо схватывалось пламенем красноты мгновенно и полностью.

– Я почувствовала, что ты находишься в страшной опасности и готов совершить большое зло. Я видела, как в тумане, твое лицо, на котором отпечатались горе и жестокость. И тогда я упала на колени, чтобы молиться, не тебе – за тебя. Но потом твое лицо смягчилось, и я поняла, что отвела от тебя беду.

– Понятно, – сказал Сезар, но поверил не до конца.

Словно чувствуя это, Лукреция подхватила нить угасающего разговора:

– Так что там было?

– Если не знаешь, так лучше и не знать, сестра.

– Хорошо. Я рада тебя видеть. Как ты не устаешь от такой жизни?

– Я привык. Знаешь, как меня называют в народе? Цепной пес престола.

– Мне это не нравится, – сказала она, нахмурившись. – Разве ты такой? Ты вовсе не такой.

Сезар знал, что такой: со всеми, кроме нее и отца… Может, еще с Джоффре. Но Джоффре вырастет скоро, станет мужчиной – и тогда нельзя будет больше до конца доверять ему.

– Кому отец сватает меня? – спросила, как выдохнула, Лукреция. – Ведь ты наверняка знаешь.

Сезар помолчал, потом сказал:

– Сфорца.

Лукреция пожевала губами, потом спросила, стараясь скрыть тревогу:

– Который? Молодой герцог или его страшный дядя? Ах, как бы не дядя! Говорят, у него полный дом фавориток, говорят, он жесток и огромен, как бык, и кожа у него черна, как у мавра.

– Нет, – поспешил успокоить ее Сезар, – юный герцог женат давно. А его дядя, Людовико Моро, только вот недавно женился на Беатриче д’Эсте. Нет, это будет какой-то другой член их рода. Нам пока рано на такую величину, как герцоги и их прямые наследники, сестра. Они считают, что мы выскочки, опасаются родниться с нами. Вот и Джоффре подобрали незаконную дочь, законную бы… ее отец не отдал.

Лукреция бросила на него задумчивый и пронзительный взгляд, который Сезар встретил бестрепетно. Пусть расскажет матери, пусть расскажет Джоффре, пусть примут эту мысль раньше, чем отец им сообщит.

Глава 3. Забава первого дня, в которой говорится о лавре и любви кардинала Родриго

До того как полюбить Ванноццу, Родриго де Борха любил многих женщин.

Трое детей было у него от трех женщин: сын Педро Луиджи и две дочери, Джиролама и Изабелла.

Эти дети были рождены от красоты своих матерей.

На этот их свет, щурясь, шел кардинал Родриго, тянул руки, мнил поймать его, запечатлеть. В ту пору он сам был красив, знатен, но беден, паутина связей и союзов еще не сплелась вокруг него. У него было немного друзей и немного врагов.

Он не стыдился рождения своих незаконных детей, но и не гордился ими. Они были побочным явлением, неизбежной расплатой за его страсть: маленькие, с крошечными руками, крикливые младенцы.

У каждой матери было по мужу, и к каждому ребенку прилагался вопрос: мой это ребенок или чужой?

Вопрос этот был для Родриго мучительнее всего. Женщины кидались в ноги, уверяя в верности, или злились и угрожали ему. Но пока дети не вырастали настолько, что можно было увидеть себя в их чертах, Родриго опасался привязываться к ним, не считал их своими.

Ранние дети его были рождены от большой страстности, еще юношеской, южной, пылкой, которая не сравнима с расчетливым и холодным сладострастием стариков.

По глупости они были рождены – и по лихорадочной, быстро проходящей любви.

Младшие дети Родриго стали его семьей. Прекрасная Ванноцца, с чудесными светлыми волосами, полная грации, полная покоя, стала его большой любовью.

Она была замужем пять раз – Родриго сам выдавал ее замуж, сам венчал молодоженов, сам протягивал неразборчивым мужьям драгоценные перстни и письма, в которых говорилось о больших наделах земли, о прекрасных виллах и домах, переходящих в их владение за три простых умения. Умения эти были таковы: вовремя отворачиваться, носить рога и мало видеть жену.

Младших детей он признавал сразу: Хуана, Сезара, Лукрецию и Джоффре. С этими детьми он проводил много времени, этих он сразу любил и ценил. Этому была еще одна причина, помимо обаяния, помимо ума Ванноццы.

Между старшими и младшими пролегала большая разница – разница в шестнадцать лет.

Когда начали рождаться младшие, старшие начали умирать.

Педро Луиджи убили горы.

Джироламу убил муж.

Изабелла убила себя сама.

Хуан, Сезар, Лукреция и Джоффре сосали грудь, учились ходить, играли в прятки в тенистом саду, а старшие гибли в пучине страстей – таких же страстей, что привели к их зачатию.

Со смертью Педро Луиджи отец прибыл на виллу и прожил с ними три дня. Он подарил деревянные кинжалы Хуану и Сезару, серьги с сердоликом – Лукреции, а Джоффре – расписную деревянную лошадку.

Со смертью Джироламы отец прожил на вилле две недели. Он не приносил подарков, но проэкзаменовал детей. Он отобрал им книги для обучения семи свободным искусствам. Он нанял им преподавателя из университета для постижения тривиума: грамматики, диалектики и риторики. После обучения этому они должны были постигнуть арифметику, геометрию, музыку и астрономию, чтобы в итоге можно было познать, наконец, философию. Для сыновей он определил одно несвободное искусство, в котором они должны были достичь совершенства: военное дело, а для дочери выписал клавикорд и учителя по нему, когда оказалось, что ее природный голос не очень хорош по тембру.

Со смертью Изабеллы отец стал часто бывать в дому Ванноццы. Он стал разговаривать с