Облака на коне - Всеволод Шахов

Рютин, с таким настроем на партию – ты не жилец!»

– Да уж, Рютин, пока, кроме профессионального навыка в ваших чертах личности мало чего привлекательного прослеживается, – женщина в кожанке поморщилась.

Кузин решил больше не продолжать, подвинул ближе к себе лист бумаги с рекомендациями по решению о результатах чистки, провёл пальцем по строчкам и громко огласил вердикт:

– Временно рекомендовать перевести Рютина в ранг сочувствующих партии.

Зал притих, слышался лишь голос Павловны, нашёптывавший на ухо Трояни итальянские слова.

5

– Отсюда хорошо видно! – Дёмин вытянул указательный палец. – Видишь церковь? Значит село, а не деревня!

Люда молча кивнула.

– Товарищ Эйхенвальд, держись вдоль той дороги, – Дёмин ласково скосился на Люду, махнул рукой в воздухе. – Всегда удивлялся, когда у нас в деревне в телеге трясёшься, петляяшь–петляешь по дорогам… леса, болота, овраги и вдруг, бац, ни с того ни с сего упираешься в церковь – вот тебе и село. А здесь, что с неба, что с земли, всё далеко видно, наверное, оттого и дороги прямые.

Люда сосредоточенно сжимала штурвал направления.

– Ишь, расколоколились! – Николай свесился через перегородку окна гондолы, посмотрел на синие, усыпанные маленькими золотистыми звёздочками купола. – Ничего, щас подлетим и выдадим наши аргументы.

Церковь плавно приближалась, стали различимы и прихожане, с опаской озиравшиеся на подплывавший дирижабль. Кто–то задирал голову, рассматривая надпись на оболочке дирижабля – «В–2 Смольный», кто–то, наоборот, прятал глаза в землю, старался быстро пройти за двери и скрыться в церкви.

– Пасха… – Люда незлобно произнесла, но, будто опомнившись, добавила, – долго же народ отвыкает от этого опиума… куда их царизм завёл.

– Ещё насмотримся. Чем дальше от Москвы, тем больше таких вот… со старым укладом.

Николай заломил фуражку на затылок, крикнул Дёмину:

– Стоп мотор! Спускайся на высоту пятьдесят метров.

Сам схватил рупор и прокричал в сторону кучки прихожан, столпившейся у церкви:

– Товарищи! Мы прибыли к вам с агитприветом из самой Москвы. Партия дала нам решительные полномочия провести доверительные беседы.

Включил проигрыватель. Звуки «Интернационала» заполнили пространство.

Тёмные плотные хвойные леса. Ещё не зазеленевшие поля. Вдалеке пролетала стая птиц. Выстроившись в клин, не обращая внимания на революционный марш, они размеренно двигались в своём направлении.

Марш закончился и рупор взяла Люда.

– Женщины! Времена переменились. Уже не нужно поклоняться Богу. Его нет. Поверьте. Я была на высоте десяти километров, на стратосферном шаре. Поднималась так высоко, что и не разглядишь, что на земле делается. И Бога там не видела. Нет никакого там Бога! Очнитесь, вас просто дурманили. Читайте книги, слушайте новых людей, стройте новую жизнь. Бог – это человек, человек труда, человек – изобретатель, человек – строитель. Не позволяйте старым предрассудкам сковывать вас. А церковь отдайте под типографию или под мастерские. Пусть пользу приносит нашему новому государству.

Люда торжественно вытянулась и прокричала:

– Государству светлых людей, верящих в чистоту человека – слава!. Слава нашему вождю, товарищу Сталину!

Николай ловко врубил граммофон. Опять заиграл «Интернационал». Дёмин стал выгребать из ящика листовки. Выбрасывал их хитрым поворотов руки – старался, чтобы листочки разлепились в воздухе и закружились.

Николай переставил иглу граммофона – заиграл «Марш авиаторов». Сам начал отбивать такт и петь. Дёмин и Люда подхватили:

«Бросая ввысь свой аппарат послушный

Или творя невиданный полёт,

Мы сознаём, как крепнет флот воздушный,

Наш первый в мире пролетарский флот!»

Дёмин запустил мотор. Люда немного подала штурвал вправо, и дирижабль медленно стал уходить в направлении просёлочной дороги. Мальчишки на земле, сбегались со всех сторон, как воробьи на крошки хлеба: кто из дома, кто из церкви, кто слезал с дерева. Многоголосая стайка сначала скучковалась, вприпрыжку преследуя дирижабль, но потом стала растягиваться и из двух десятков мальчишек осталось семеро. Николай выхватил взглядом одного взлохмаченного, в не по размеру большой рубахе с длинными рукавами, которыми взмахивал будто крыльями. Парень отставал от остальных, но упорно бежал, бежал несколько коряво – правая нога косолапила. Вот уже остались позади последние дома села, дорога ушла влево – впереди луг с разнотравьем. но трое мальчишек всё не останавливались, а этот некультяпистый, взлохмаченный, настиг лидеров и был на равных.

Дирижабль набрал скорость и Николай уже с трудом различил, что двое мальчишек остановились. За дирижаблем бежал только этот взлохмаченный. И только когда луг закончился и непролазная чаща плотного кустарника преградила путь, остановился и он. Казалось, он даже растерялся, печально смотрел, как дирижабль удаляется и прощально махал рукой в длинном рукаве.

Небо почти совсем прояснилось – ветер нёс белые лёгкие облака.

– Я помню, маленькой была, мне казалось, что это солнце мчится по небу, а не облака… то ныряет в облако, то вырывается и летит по голубому, – Люда заметила, что Николай всё смотрит на этого мальчика..

– А голубое – это что? – Николай щурился от ярких луче солнца.

– Голубое – это нечто бесконечное и огромное, – Люда отмахнулась, прижмурила левый глаз, – да ладно тебе, детское восприятие.

Дёмин смотрел вперёд, вдаль, Люда прижалась к нему и он, задрав подбородок, стал громко и напористо, будто боясь что его прервут, читать стихи:

Давно ли вы смотрели на облака?

Какой же в них источник вдохновенья!

Не мудрено! Процессу этому – века,

А наша жизнь – десятилетия!

Какое направленье не избрали

Всегда вперёд у них направлен ход.

Ведь их «земные боги» не продали,

Веками ходит этот «тучный пароход!»

Одни, устав от призрачной борьбы,

Сминаются в бесформенные кучи.

Другие, получив простор,

Контрастными фигурами могучи.

Всплывайте образы, всплывайте очертанья,

Всплывайте милые и несерьёзные дела!

Давайте призовём воспоминанья,

Пусть встрепенут они все дряхлые тела.

6

– А знаешь, Борис, я ведь когда–то был без ума от Нобиле, – Трояни снял очки, смущённо заулыбался, – помню, очень боялся, когда он с Амудсеном затеял экспедицию на Северный полюс. Ведь все ему доказывали, что наш «Эн–один» не годится для такого опасного путешествия. Но Нобиле упрямый. Многих, да чего греха таить, и меня тогда захлёстывал дух свободы и жажда приключений. Неизвестность… великая иллюзия. А что, если действительно в этом чудесном свободном море можно найти что–то неизведанное: может там новый континент существует, может даже новые народы… Борис, вы меня понимаете? – Трояни чуть тронул за плечо Бориса, застывшего в задумчивости.

– Да, Феличе, – Борис кивнул, чуть потянул губы – получилась сдержанная улыбка. Трояни про себя подумал, что вопрос мог касаться не только трудностей понимания смеси итало–французского, но и самих рассуждений о желании покорять Северный полюс.

– Бесшабашность… на таком дирижабле… на Север… но на «Норге» ему удалось. –