Погоня за генералом - Александр Александрович Тамоников

спрошу, — почесал в затылке Клименко. — Только вот что этот салажонок может знать, когда он нес службу по охране моста?

— Послушай, ты ведь не знаешь, с какого времени он охраняет мост, — заметил Глеб. — Вот и узнай. Да и вообще, мало ли какие разговоры велись среди его друзей и сослуживцев. Ты, главное, делай вид, что просто по душам с ним разговариваешь, а сам аккуратненько вопросики нужные подкидывай и слушай, что он тебе отвечает. Понял?

Клименко пожал плечами и ответил:

— Да понял я, только не очень-то силен в допросах под протокол. Не особист какой, чтобы такие допросы проводить. Обычным агрономом в свое время работал. А вот по душам поговорить — это я могу. Приходилось с разными людьми общаться.

— Вот иди и общайся, — подбодрил Ивана улыбкой Шубин. — Только не забывай иногда про дело вопросики вставлять.

Клименко ушел, а Васильчук, который присутствовал при их разговоре, хмуро спросил:

— А с остальными пленными ты тоже будешь церемонии разводить?

— Если понадобится, то буду, — в тон ему ответил Глеб. Потом, немного помолчав, уже чуть мягче заметил: — Я, конечно, не особист и не работник Смерша, но тоже кое-что умею. Научился за время войны допросы вести. Тут, Тарас, особое умение нужно. Прежде всего к каждому пленному свой подход надо определить. С одним спокойно и вежливо разговаривать, с другим грубо и напористо, если другого языка не понимает, а к третьему и кнут, и пряник подойдут одновременно.

Васильчук помолчал, обдумывая слова Глеба, и ответил:

— Целая наука, значит… У меня в отряде к предателям Родины один подход. Мои ребята из него все сведения, какие надо, живо выбьют. А если и тогда упрямиться будет, не захочет говорить и отвечать на вопросы, ведут в лесок подальше, и вся недолга. Подумаешь, одним предателем больше, одним меньше. Если мне надо что-то важное узнать, мои бойцы еще «языка» приволокут. Так-то.

— Ага, значит, так у тебя работа с пленными поставлена? На поток, так сказать, — усмехнулся Шубин и добавил с сарказмом в голосе: — Надеюсь, ты к ним пытки не применял?

— Что я, фашист, что ли, какой, по-твоему?! — вспылил Васильчук и сжал кулаки. — Бить — бьем. И к стенке, образно говоря, ставим. Они того заслужили. А чтобы пытать, как ты говоришь…

— Я ведь не утверждаю, — рассмеялся Глеб, поднимая руки под напором негодования командира партизан. — Я поинтересовался только. Беру свои слова обратно.

— Нашел о чем спрашивать… — проворчал Васильчук, успокаиваясь. — За такие провокационные вопросы, капитан, знаешь ли…

— Ладно, Тарас, извини, — миролюбиво добавил Шубин и сказал уже серьезно: — Зови в свою штабную землянку Рымарюка. Будем допрос пленных проводить.

Кроме Агея позвали и Одинцова, который был у разведчиков вторым старшим по званию офицером после Шубина. Раздобыли небольшой стол и занесли его в штабную землянку, которой Васильчук в последнее время практически не пользовался.

К счастью, землянка осталась цела после недавнего налета. Раньше, когда у партизан была еще рация и они имели связь с Большой землей и другими партизанскими отрядами Волыни, в штабной землянке всегда было много народу. Но потом, когда рацию потеряли, а радист погиб при выполнении одного из заданий, землянку постепенно забросили. Теперь в теплое время года все собрания и советы Васильчук предпочитал проводить на свежем воздухе. А зимой, когда в лесу гуляли вьюги да метели, а весь лагерь заносило снегом, протоптать тропу к штабу было сложно ввиду редкого использования данного помещения.

Вот и получалось, что стояла эта землянка как запасное помещение — на случай, если вдруг понадобится для каких-то срочных нужд. Именно в ней Васильчук и разместил сначала радиста Миколу Яценюка, а теперь и ефрейтора Сапрыкина, присланного в отряд на замену Миколе.

Обоих радистов на время допроса, конечно же, выпроводили из помещения. Рымарюка посадили за стол. Шубин выдал ему из своего планшета чистый лист бумаги и свой командирский карандаш, который с одной стороны писал красным, а с другой — синим цветом.

— А это еще для чего? — удивился Васильчук.

— Будем протокол допроса вести, — важно ответил ему Агей, который когда-то был народным заседателем в районном суде первой инстанции и сразу сообразил, для чего Шубин выдал ему бумагу и карандаш.

— Зачем? — все еще не понимая, посмотрел Васильчук на Шубина. — Мы же не собираемся их тут по-настоящему судить. Допросим и в лесок отведем.

— Отведем, — не стал спорить с ним Глеб. — Не у тебя же их оставлять и не с собой же мне их таскать. У меня еще одно важное задание не выполнено, а времени долго возиться с пленными нет. Но кое-какие сведения, которые мы можем от них узнать, могут пригодиться. Агей, запишешь их данные, год рождения, имена-фамилии, когда поступили на службу в «Галичину». Остальное, что нужно будет еще записать, я тебе скажу по ходу допроса.

— Добре, — кивнул Агей и с серьезным видом уселся за стол.

Васильчук, глядя на него, усмехнулся и, покачав головой, сказал:

— Самое твое дело, Агей, писульки писать.

— Писульки, как ты говоришь, тоже надо уметь писать. Не всякому дано, — огрызнулся Рымарюк.

Жуляба ввел венгерского офицера, и все, кто был в помещении, с интересом посмотрели на него. Только вот интерес к пленному у всех был разный. Шубин думал, будет ли пленный отвечать на его вопросы или вообще откажется говорить. Одинцов размышлял о том, какой от этого венгра может быть толк для них, для разведчиков. Васильчуку было в принципе интересно, что представляет собой венгерский фашист и чем он отличается от немецкого фашиста. А Рымарюк смотрел на венгра просто как на венгра, потому как до этого случая он с венграми никогда не сталкивался и не мог себе представить, какие они вообще, эти венгры. Любопытно было Агею, чем этот венгр может отличаться от него, Агея Рымарюка.

— Вы понимаете по-русски? — обратился к пленному Шубин.

Все удивленно посмотрели на него — странным показался этот первый вопрос. Но еще больше они удивились, когда офицер ответил на чистом русском языке, причем безо всякого акцента:

— Это мой родной язык. Но я предпочитаю говорить по-немецки.

— Хорошо, — спокойно, словно он и ожидал именно такого ответа, сказал Шубин и, перейдя на немецкий язык, спросил: — Я правильно понял, что вы из бывших? То есть я хотел сказать — из русской эмиграции?

— Да, вы правильно поняли, — ответил офицер тоже на немецком. — Мне было четырнадцать, когда вы, вернее, большевики, захватили власть в России, свергнув Богом поставленного во власть императора Николая II.

— Давайте поговорим с вами не о прошлом, а о действительности, которая сейчас происходит, — предложил Глеб. — Назовите свои имя и фамилию, чтобы мы могли записать