Молот шотландцев - Виктория Холт

никаких реформаторов… вот к чему я буду стремиться. Поэтому я буду очень осторожен с Альмериком де Монфором. Я велел отвезти его в замок Корф, и там он и останется… моим пленником. Жить он будет в достатке, но я должен быть уверен, что он лишен свободы.

— А его сестра?

— Я велел доставить ее к тебе. Ты будешь знать, как о ней позаботиться.

Королева улыбнулась.

— Я постараюсь ее утешить, — сказала она.

— Никогда не забывая, что она — дочь великого врага моего отца и стремится стать женой одного из моих.

— Я буду помнить об этом, а также о том, что она — дочь твоей тети. Она королевской крови, и обращаться с ней нужно соответственно.

— Я знаю, ты поступишь как лучше, — сказал король.

— Я всегда буду поступать так, как считаю лучшим… для тебя! — добавила она.

Он улыбнулся, зная, что она говорит правду.

***

Элеонора де Монфор прибыла в Виндзор в полном отчаянии. С той самой минуты, как она поняла, что корабль, на котором она плыла, захвачен подданными ее кузена Эдуарда, она уверилась, что всем ее надеждам на брак пришел конец. Ей шел двадцать четвертый год, и если бы не изгнание ее семьи, она была бы замужем уже лет восемь или девять назад. Для нее всегда существовал только Лливелин. Они с валлийским принцем полюбили друг друга с первого взгляда, и она до сих пор помнила восторг, который они разделили, узнав о своей помолвке. Она часто слышала о бурном пути своей матери к замужеству, о том, как они с отцом тайно обвенчались и как им пришлось бежать из страны, когда на них обрушился гнев короля. Это было романтично и волнующе, но так многое могло пойти не так; и она была так рада, что ее родители одобряли этот брак, которого она так желала.

Но как же быстротечна жизнь: когда путь казался ясным, словно у корабля в спокойном море, мог налететь жестокий ветер, и судно, что мирно шло вперед, сбивалось с курса, а порой и разбивалось вдребезги о коварные скалы.

Так, казалось, случилось и с ней. Столько лет назад она должна была выйти замуж, но обстоятельства обернулись против нее. И вот теперь, когда она искренне верила, что снова на пути к счастью, все ее надежды рухнули.

И что сделает с ней Эдуард, когда ее отдадут ему, словно рабыню? Она слышала, что он силен и безжалостен. Она знала, что ее брат Ги ненавидел его. Как и Альмерик. Ги и Симон убили Генриха Корнуолльского. Они не прочь были бы убить и Эдуарда.

Эдуард, несомненно, знал об этом. До нее доходили слухи, что, когда ему сообщили об убийстве Генриха Корнуолльского, он обезумел от ярости и горя и поклялся отомстить. Она знала, что совсем недавно, уже став королем, но еще не отправившись в Англию за своей короной, он обратился к Папе с требованием покарать убийц своего кузена. Эдуард ненавидел ее семью, так чего же ей и Альмерику ждать от него?

Она была в ужасе, когда у нее отняли Альмерика. Она вцепилась в него, и он прошептал ей на ухо:

— Держись. Помни, что в тебе течет королевская кровь, и, что важнее всего, — ты из рода де Монфор. Не доставляй им удовольствия упиваться твоим горем.

Но с ней обращались уважительно, словно она, кузина короля, наносила ему визит. И все же он был человеком безжалостным, и она знала, что он не забыл, как ее отцу однажды удалось отнять трон у его отца, пусть и на короткое время.

И вот они прибыли в Виндзор.

Как ей передали, королева велела доставить ее к себе.

Королева была в детских покоях. Демозель увидела женщину на сносях, с мягкой улыбкой; ее нельзя было назвать ослепительной красавицей, но внешность ее была приятной.

Демозель приблизилась и опустилась на колени.

Рука коснулась ее плеча.

— Встань, кузина, — сказала королева. — Король сказал мне, что ты приедешь. — Добрые глаза изучали ее лицо, глаза, в которых ясно читалось сочувствие к несчастной пленнице, отнятой у своего жениха. — Король поручил тебя моим заботам, — сказала она. — Мы кузины, и я надеюсь, мы станем подругами.

Демозель, до сих пор державшаяся с высоко поднятой головой и, как она надеялась, дававшая понять, что они могут делать с ней что угодно, но она не станет молить о пощаде, вдруг почувствовала, как глаза ее наполняются слезами. Ее губы задрожали, и королева сказала:

— Пойдем, присядем со мной, кузина. Как видишь, мне уже скоро рожать. Я хочу познакомить тебя с моими сыном и дочерью.

— Миледи, — промолвила Демозель, — я знаю, что я ваша пленница.

— Мне не нравится это слово, — сказала королева. — Я сделаю так, чтобы ты забыла его за время своего пребывания у нас. А теперь, кузина, давай сядем и поговорим.

***

Каждое утро Демозель просыпалась с чувством безысходности. Ей не терпелось узнать, что происходит в Уэльсе и как Лливелин воспринял весть о ее пленении. Королева оказалась сострадательной. Как и все прочие, Демозель находила утешение в ее теплой и доброй натуре. Королева сидела за гобеленом — она любила вышивать. Именно она ввела моду вешать гобелены на стены, и они, несомненно, придавали покоям тепло и цвет. Королева с каждой неделей становилась все крупнее, и ее час был уже близок. Она не говорила о предстоящих родах в присутствии Демозели, боясь напомнить бедной девушке, что та лишена того утешения, которым наслаждалась она сама.

Вдовствующая королева была не столь деликатна. Она ясно дала понять, что не одобряет того, что с Демозелью обращаются как с почетной гостьей. Она высказала это королеве, и та — один из тех редких случаев, когда она пошла наперекор свекрови, — что порой случалось, когда речь заходила о доброте или сочувствии к страждущему.

— Миледи, — сказала королева, — Демозель — кузина Эдуарда. Вы — ее тетя по браку. Следовательно, она — член нашей семьи.

Глаза вдовствующей королевы сузились.

— Она — дочь злейшего врага, какой только был у моего мужа.

— Она также дочь его сестры.

— Если бы вы только знали, сколько мы выстрадали из-за Симона де Монфора, вы бы поняли. Это ее братья убили дорогого Генриха Корнуолльского… кузена и лучшего друга Эдуарда.

— Но она в этом не виновата.

—