Облака на коне - Всеволод Шахов

уже дирижаблей не будет, а вам может пригодится. И ещё, говорит, что контракт хочет разорвать и уехать.

Харабковский посмотрел сквозь витрину. Метрах в тридцати, позади зала, в отдельном стеклянном помещении сидел Нобиле и что–то напряжённо читал.

– Да им тут не ужиться, – Катанский кивнул в противоположную от Нобиле сторону, где через галерею располагался рабочий стол Трояни, – друг друга видят, а переговариваются через секретарей. Говорят, Фельдман думает, как задачку эту решить.

– И не говори, не знаешь, как себя тут вести, – посерчал Харабковский.

– Хорошо, что мне не надо об этом думать, – Катанский потёр ладонью лакированные перила.

– Если они так себя будут вести, то дело совсем разладится, будут друг другу гадости делать, – Харабковский дёрнул щекой, – а нам разгребать.

– Это да, а при твоей должности служить двум господам… не позавидуешь… Ладно, я пошёл… Чертежи у твоих, – Катанский пружиняще легко перескакивал через ступеньки.

Харабковский развернулся, собрался идти, но заметил секретаря Нобиле. Решил подойти.

– Мария Андреевна, как там дела на итальянском фронте? – Харабковский чуть сместился, чтобы свет из окон не попадал ему в глаза,

– Ох, Герц Беркович, что–то нехорошее Нобиле делает. Вот вчера записку для Трояни написал, – Мария Андреевна процитировала наизусть, – «Согласно распоряжению Начальника Технического отдела, вы приглашаетесь продолжить вашу работу в Техническом офисе».

Харабковский скривил губы.

– И что Трояни?

– Прочитал и говорит: «Что? На французском языке? Верните без объяснений. Мне тут в дипломатию не с руки играться».

– «Без объяснений» – на языке дипломатии, это оскорбление, – Харабковский проявил осведомлённость в этом вопросе.

– То–то и оно, Это очень возмутило Нобиле. Ох уж с этими синьорами… – Мария Андреевна расстроенно посмотрела на Харабковского. – Да, ещё почти со всеми его итальянцами контракт расторгли. Он очень злой ходит. Всё швыряет. Я иногда его боюсь. Но если что поручить хочет, то очень любезно разговаривает. А всё равно, как–то не по себе.

– Ну, это нормальная реакция.

Мария Андреевна заметила, что Нобиле ищет её глазами и направилась к нему. Харабковский успел ещё спросить:

– А где сегодня Трояни был?

– Говорят, у Фельдмана. – Мария Андреевна ответила не оборачиваясь.

Харабковский поднялся на третий этаж поинтересоваться чертежами и тут ему сообщили: «Вас вызывает Фельдман!» Харабковский опешил – Начальник Дирижаблестроя напрямую никогда этого не делал. Если и приглашал, то в большой группе конструкторов.

Мысли стали крутиться быстрее, пока он почти бежал до Кузнецкого моста. Что случилось? Трояни уезжает? Ну, а причем тут я? Нобиле тогда станет полноправным и единственным иностранным специалистом и нет тут никаких проблем. Что–то личное? По техническим вопросам Фельдман одного его не вызовет. Какие–то перестановки? Смещение с должности? Так не такая уж и большая должность… Мысли текли, и не было сценария, как себя вести.

Когда он вошёл к Фельдману в кабинет, тот встретил его торжественной речью, которую сидя читал с листа, полуобернувшись к окну.

«На очереди значительно более сложная работа, по результатам которой, можно без преувеличения сказать, будут судить, справляется ли Дирижаблестрой со своей задачей. На очереди выпуск воздушного корабля в восемнадцать тысяч пятьсот кубометров».

Фельдман сделал паузу, посмотрел на застывшего у порога Харабковского. Указал ему на стул напротив своего стола. Харабковский стремительно и бесшумно присел. Фельдман, как ни в чём не бывало, продолжил, обращаясь к портрету Сталина, иногда косясь на лист бумаги перед собой:

«Корабль в этом году должен быть в воздухе. Его с нетерпением ждут все трудящиеся нашей великой Советской страны. Это будет первый корабль для большой, нормальной эксплоатационной работы, это будет корабль, который способен будет совершать перелёты большого радиуса – из одного конца Советского Союза в другой».

Харабковский, не понимая зачем, вдруг стал кивать, как–бы соглашаясь. В голосе Фельдмана послышались торжественные нотки:

«Выпуск корабля "Вэ–шесть", – таков будет отличительный знак этого корабля, – дело чести Дирижаблестроя, серьёзнейший экзамен, который явится ответом, на вопрос, можно ли Дирижаблестрою доверить почётную задачу – сконструировать и построить эскадру мощных воздушных судов имени Ленина».

Фельдман закончил и Харабковский смотрел на него в упор.

– Да вот так, приходится готовить речь. Времени совсем нет, – Фельдман развёл руки в стороны. Харабковский опять закивал.

– Да что вы всё время киваете? – Фельдман провёл ладонью по исписанным листам, будто смахивая пыль, – и глазищи вылупили.

– Под–дер–ржи–ва–ю каждое слово, – Харабковский услышал свой подрагивающий голос, но подумал, что это только к лучшему.

– Молодой… молодой… – Фельдман, в показной задумчивости, поднял другой лист, с печатным текстом и фотографией Харабковского, – десятого года рождения. Харабковский понял, что это его карточка из отдела кадров.

– Это, поди–ка, получается двадцать три года. Так, ладно, Герц Беркович, сразу к делу. А дело у нас грандиозное. В Тушино будем открывать Дирижаблестроительный учебный комбинат. Трояни согласился там работать в качестве Главного конструктора, ну или начальника проектного бюро, как он называет на свой манер эту должность. Он предложил новую конструкцию дирижабля. Гольцман, начальник Аэрофлота, его поддержал и… – Фельдман потеребил анкетный листок Харабковского, – и… Трояни хорошо о вас отзывался. Говорит, корректный, серьёзный, образованный; и выполняет политико–административную работу чётко и спокойно.

Харабковский не дышал. Не моргая смотрел на Фельдмана. Тот наклонил голову.

– Как думаете, зачем я вас вызвал?

– Не–е з–на–ю, – Харабковский не узнал своего голоса.

– Так… так не пойдёт, – Фельдман вдруг вскочил. Харабковский тоже. От страха одеревенел.

– Мне говорили, что вы энергичный молодой руководитель, а тут какое–то блеяние.

– Я просто… я не понимаю… о чём… речь, – Харабковский выстреливал слова с большими паузами.

Фельдман, видимо, удовлетворился своей театральной постановкой, опустился на стул. Харабковский стоял.

– Так, Герц Беркович, – Фельдман посмотрел на анкетный лист, потом перевёл взгляд на Харабковского. – Трояни просил, чтобы я назначил вас Главным инженером в этом учебном комбинате.

Харабковский сглотнул.

– Хорошо, я просто спрошу, вы согласны?

Харабковский повторно сглотнул.

– Понимаю, так сразу нельзя соглашаться, надо всякие паузы брать и тому подобное, но… – Фельдман неожиданно хлопнул ладонью по столу, так что анкетный листок подскочил, – хватит тут девицу строить. Вам Родина новый фронт доверяет, вы возьмёте руководство этим направлением?

– Да! – Харабковский выпалил мгновенно.

Фельдман откинулся на спинку стула. – Ну вот и хорошо. Идите оформляйтесь.

2

Новый проект постепенно проникает в тебя, постепенно ты начинаешь ощущать проблемы, которые возникают на пути. Но этим и интересен процесс, интересно множество маленьких задач, которые предстоит попутно решить. Попутное кажется мелким и незначительным, но только до тех пор, пока что–то из этого не вырастает в проблему, на которую приходиться затрачивать много времени и искать решение, постоянно перебирая в голове варианты. Большой проект обычно не отпускает до завершения.