Облака на коне - Всеволод Шахов

Леон ловко переставлял розовые ступни, то цепляясь пальцами за ручку двери, то невообразимым образом отталкиваясь от деревянной рамы, шустро лез наверх. И вот уже пятки скрылись в тёмном оконце антресольной кладовки. Вмиг, где–то там в темноте, он развернулся – в проёме появилось веснушчатое лицо и свисающая рука, предлагающая помощь в преодолении высотного препятствия. Боря поставил одну ногу на табурет, другую закинул на ручку двери, но не смог полностью перенести на неё свой вес – стал опрокидываться. Леон быстро схватил руку Бори, правда сил хватило только на то, чтобы задержать падение и не дать завалиться на спину. Боря поднялся с пола, глубоко вдохнул и повторил попытку. Казалось удалось, но через мгновение нога соскользнула с ручки и Боря опять слетел вниз. Неудачное приземление и нога ответила нестерпимой болью. Пришлось стиснуть зубы, не дать вырваться предательскому воплю слабости. Зажмурил глаза – заиграли мириады искрящихся мелких точек.

– Ну вот… – Леон, раздосадованный, спустился вниз, – ладно, сейчас лестницу принесу.

Боря потирал ногу и слушал, как Леон в другой комнате пытался отвлечь свою бабушку какой–то выдуманной просьбой. Та, ворча, вышла в дальнюю комнату, шумно стала рыться в комоде. Леон, пользуясь моментом, быстро вынес из коридора деревянную лестницу, приставил к стене и мотнул головой, мол, всё для тебя. Боря, оберегая повреждённую ногу, карабкался, принимая вес на руки. Заполз в темноту, за что–то зацепился. От неожиданности, попытался разогнуться, стукнулся затылком о низкий потолок, почесал ушибленное место. Уютное логово, как его вчера назвал Леон, оказалось не очень приветливым местечком. Боря, сгорбившись, в полумраке пытался осмотреться – толком не удалось, пока не залез Леон и не зажёг керосиновую лампу.

Внутренность антресоли залилась жёлтым светом.

Под Борей оказалось ватное стёганое лоскутное одеяло, вдоль стен лежали стопки журналов, вдалеке несколько книг. Леон поставил лампу повыше, засуетился, прикрыл створки оконца, приладил над лампой какую–то толстую трубу.

– Это чтобы горелый керосин уходил, – Леон пояснил. Французские слова Боря понимал и мог немного говорить, но застенчивость мешала.

– Угу–у, – Боря удовлетворённо прогудел. В шесть лет он отчётливо усвоил, что с дымом шутить нельзя. Его дед всегда проверял, чтобы заслонка дымохода у них дома была открыта, если, – как дед назидательно повторял, – «угли не заснули».

– Вот моё логово! – Леон сдвинулся к стене, приподнялся на локте. Открылась груда непонятных механизмов. Леон выхватил металлический цилиндр, облепленный зубчатыми колёсиками. Повертел у Бори перед глазами.

– Знаешь, что это?

Боря молча разглядывал. Леон не выдержал:

– Это часовой механизм. Я его уже изучил. – Леон вытянул лежавшую между книг тетрадь. Полистал. – Вот, смотри! – Нарисованные зубчатые колёсики зацеплялись, образуя витиеватую вязь, буквы и цифры сопровождали рисунок. Боря, с волнением, слушал, как Леон рассказывал о передаточных числах, формах зубьев. Толком не разбирая слов, всё же старался понять. Кивал, вращал колёсики часового механизма и про себя уже смирился с тем, что Леон гораздо умнее его, правда, подспудно сделал поправку на возраст. «Ну, конечно, он же старше меня на три года».

– Да ты и не понимаешь… Глазами хлопаешь, да и только. Ладно, смотри! – Леон выхватил из середины стопки толстый журнал и начал листать, останавливаясь на картинках из Африки, Америки, Австралии… Диковинные животные показывали свои перья, шкуры, морды. Боря оживился, задавал вопросы:

– Ух, а какой длины эта змея? – А какая скорость у этой кошки?

Леон отвечал, потом надоело, и он вытащил из тёмного угла небольшой свёрток,

– Смотри! – Полуистлевшая зелёная ткань скрывала белую фигурку медведя. – Это отец прислал из экспедиции… слоновая кость.

Боря взял в руку. Гладкая поверхность и плавные переходы. Небольшие тёмные сколы и ямочки едва ощущались.

– Какая она нежная… лис–с… ду–у, – Боря выбирал из памяти подходящие французские слова, продолжая гладить фигурку.

– Это память об отце… – Леон немного скосил глаза, голос стал тихим и, в то же время, каким–то торжественным, – мать скрывает, но мне дядя Эствуд сказал «Ты уже взрослый! Думаю, ты должен знать. Отец твой где–то на Севере пропал… надежды мало… та экспедиция не вся вернулась…»

Боря замер, слушая страшные слова, смотрел, с каким каменным лицом Леон об этом рассказывал. Бережно возвратил фигурку Леону.

– Давай спускаться! Обедать пойдём! – Леон нежно посмотрел на фигурку, улыбнулся и завернул в тряпицу.

По обезьяньи, цепляясь пальцами рук и ног, Леон ловко спустился.

– Нужна лестница? – Леон вызывающе смотрел.

– Нет, я попробую так. – Боря успел заметить, куда надо ставить ноги. Развернувшись, аккуратно нащупал ступнёй ручку открытой двери.

– Ты смотри, получается! – Леон, в насмешку, поторапливал, но Боря знал, что торопиться не надо, тем более, что правая нога была ненадёжна, и лишь когда он твёрдо стал на пол, позволил себе отчеканить:

– Получилось!

22

– Меня командир Эскадры попросил провести свободное занятие, – Николай поднялся со стула, – Давайте обсудим, что случилось с американским дирижаблем «Акрон» в ночь с третьего на четвёртое апреля. Из нашего управления пришла телефонограмма: «Обсудить на собрании пилотов официальный отчёт комиссии». Николай старался чётко выговаривать слова. Взял подшивку отпечатанных листов.

– Вот, перевод на русский язык.

Николай посмотрел вглубь комнаты для занятий лётного состава, оценивая по лицам настроение тех, кто, будто школьники, сидел за партами–столами, выстроенными в ряд: Паньков и Дёмин – сосредоточенные, Кулагин и Устинович – расслабленые. Остальные, в глубине комнаты – Лянгузов, Ободзинский… Да, привычка старая, ещё школьная – запомнить, кто присутствует… Почекин, Коняшин, Мячков… что–то Люда Эйхенвальд сегодня далеко села, да ещё опоздала.

Николай читал громко: «Основные версии случившегося: первое – прижатие кормы нисходящим потоком, вызвавшим удар о волны и поломку кормы, второе – полёт дирижабля в штормовую погоду. Комиссия признала необходимым получение от бюро погоды не двух, а четырёх метеосводок с синоптическими картами и прогнозом погоды…»

– Жалко, такой большой корабль, – Устинович высказался вполголоса, но Николай услышал.

– Большой… По нашим меркам, он огромен, – Дёмин подёрнул верхней губой, кивнул Николаю, – Напомни этому неучу, сколько там народу было?

– Да, для тех кто плохо осведомлён. Хотя, товарищ Устинович, ваша память и дырявая, – Николай не спешил, окончаний слов не проглатывал, – но напоминаю, это военный дирижабль американского флота. Девятнадцать офицеров, пятьдесят семь матросов. Во время крушения на борту находился адмирал, начальник военно–морских воздушных сил и трое в звании поменьше.

– Действительно, чего они в шторм попёрлись? – Дёмин слегка потеребил кончик носа указательным пальцем, – Всё же сводку погоды, скорее всего, неправильную дали. Где–то в ста пятидесяти километрах от Нью–Йорка случилось. С нефтеналивного судна видели, как дирижабль на воду лёг и затонул. Судно было в двадцати милях от него. Подошли, только четверых спасли,