Елизавета I - Маргарет Джордж

Неприкрытый вызов, который Эссекс бросил моей власти, так встревожил меня, что я потеряла сон. Я запретила Эссексу это делать, глядя ему прямо в глаза, однако же он все равно ослушался, будто счел, что вдалеке от меня больше не обязан подчиняться приказам. И что мне было делать? Отозвать его я не могла; нужно было бороться с О’Нилом. Придется использовать одного непокорного подданного, чтобы усмирить другого. Но как только мятеж подавят, надо будет приструнить Эссекса.

Те, кто остался в Англии, были более сговорчивы. В их число входили Роберт Сесил, Чарльз Блаунт, Уолтер Рэли и адмирал Говард. Трое последних в свое время враждовали между собой, но, отказавшись ехать в Ирландию, остались среди немногих, кто был способен защитить меня в случае, если Эссекс предпримет нечто, угрожающее моей власти. Мне очень не нравилось думать об этом, но ни один Тюдор, закрывший глаза на возможное предательство, не удержался на троне.

Я приказала, чтобы напыщенное посвящение Эссексу в «Истории жизни и правления Генриха IV» за авторством Хейуорда, в котором тот заявлял «Вы поистине великий человек – как в деяниях настоящего, так и в надеждах на будущее», было вырвано из оставшихся экземпляров книги. Я также пожаловала должность главы палаты феодальных сборов Роберту Сесилу. Он ее заслужил; он распорядится ею с толком. Пусть Эссекс беснуется сколько влезет, когда по возвращении обнаружит, что она уплыла у него из-под носа.

Необходимости заниматься повседневными делами никто не отменяет даже в пору озабоченности судьбоносными материями. Ученые мужи заметили, что, едва овдовев, женщина тут же бросается разбираться с какими-то бытовыми мелочами, будь то покосившаяся дверца шкафа или неаккуратно завязанный мешок с мукой, в то время как еще не успевшее остыть тело ее мужа лежит в соседней комнате. Со мной все обстояло в точности так же. В то время как в Ирландии все висело на волоске, я играла на клавесине, посещала концерты, катала малышку Юрвен на барке, чтобы показать ей Лондон с воды, а также инвентаризировала свой гардероб.

Я никогда не выбрасывала платья, хотя нередко отдавала их фрейлинам. Поскольку размеры мои со дня восхождения на престол ни на йоту не изменились, все мои наряды по-прежнему были мне впору. Но далеко не все я могла бы носить теперь, ибо фасоны были уже не по возрасту. Делать из них священные реликвии мне не хотелось, поэтому я подарила их ошеломленной Юрвен.

– Вы уверены? – спросила Марджори. – Я помню день, когда вы впервые надели на прогулку к реке вон то, из зеленого бархата.

– Уверена. – Я обняла Юрвен. – Это платье для юной девушки, а я уже далеко не юна.

– Крестная, вы чересчур щедры, – сказала девочка. – Куда я буду носить его у нас в Уэльсе?

– Оно не имеет никакой ценности, – солгала я. – Носи его по утрам, когда встает солнце, и каждое утро будешь просыпаться, ощущая себя особенной безо всякой причины. Носи его на прогулки и на ужины и вспоминай обо мне.

Однако же у меня все равно оставалось примерно три тысячи платьев.

– Их хватит почти на десять лет, даже если каждый день надевать новое, – сказала я.

Возможно, мне стоило задаться такой целью. Быть может, благодаря ей я проживу еще десять лет. Мне доводилось слышать о подобных вещах, когда люди ставили себе целью завершить какое-то дело, прежде чем умереть. Я серьезно об этом задумывалась – не ради того, чтобы отсрочить кончину, просто потому, что мне хотелось надеть каждое платье еще раз, пока я не… пока я еще могла.

Я взглянула на горы платьев. Мой горизонт изменился. Я никогда не думала о том, что делаю или надеваю в последний раз. Нет! И теперь не стану так думать!

Между тем из Ирландии мало-помалу начинали приходить новости, и они были скверными. Шокирующими. Несколько гонцов прибыли с сообщениями о блестящих победах Эссекса. Однако никаких побед не было. Он взял кое-какие территории на юге и западе Ирландии, вместо того чтобы двигаться на север, в Ольстер. Ирландский совет убедил его, что идти на север слишком рано, что там еще недостаточно травы для прокорма лошадей. Скот, который планировалось использовать в качестве провианта, весь находился в Южной Ирландии, и согнать его не удалось, поскольку эта область была в руках мятежников; к тому же после зимы животные не успели еще нагулять жир. Следовательно, прежде чем идти на О’Нила, нужно было отвоевать южные территории.

Таковы были их доводы. Я подозревала, что некоторые из тех, кто уже долгое время состоял в совете, оказались в этом вопросе не вполне бескорыстны. У них у всех были там имения! А Эссекс слушал их, поскольку его вполне устраивало не бросаться с места в карьер в войне с О’Нилом.

Он с его людьми прошли маршем через Лейнстер до Манстера, по пути делая многочисленные тщетные попытки вступить в бой с неприятелем. Однако же по большей части их встречали как героев в мелких городках, где они не получили ничего, кроме бессмысленных церемоний. Единственная его победа, если ее можно так назвать, заключалась в том, что они выбили из замка Кэйр жалкую кучку засевших там мятежников. Тем временем его офицер сэр Генри Харингтон потерпел поражение в графстве Уиклоу, причем половина его войска дезертировала, а войско губернатора Коннахта, Коньерса Клиффорда, разгромили, его же самого казнили самым бесчеловечным образом, отрубив голову и послав ее принцу Донегола. Это было поражение почти столь же сокрушительное, как и то, что мы потерпели у Желтого Брода, – наши потери составили три тысячи солдат.

Был уже июль, и войско Эссекса таяло, точно слепленное из снега. Болезни и дезертирство выкашивали полки. От изначального количества пехотинцев осталось всего три с половиной тысячи, от кавалерии – три сотни. И у него хватило наглости потребовать еще две тысячи солдат!

Возможно, когда-то я и испытывала подобную ярость. Я этого не исключаю. Но я не помню, чтобы когда-то так злилась. Этот самовлюбленный болван, ободравший всю страну как липку ради подготовки к походу, проигрывал войну, не успев даже ее толком начать!

Ох, как же, должно быть, сейчас смеялся О’Нил! Какие баллады сочиняли по приказу Хью О’Доннелла! Как принц Донегола пил за голову Клиффорда, выставленную в Главном зале замка. Как потешались над Англией и ее королевой от залива Лох-Фойл на севере до Кинсейла на юге! Чтобы я, одержавшая верх над Филиппом и всей мощью Испании, теперь стала игрушкой в руках диких ирландцев и