Рашид Кешоков - По следам Карабаира Кольцо старого шейха

—  И зря. Все одно — хана,— он отвернулся к стене и засопел.

Парамона и его настроение легко можно было объяснить. По словам врача, рана воспалилась, пришлось делать вторич­ное рассечение, чтобы избежать сепсиса. У цыгана поднялась температура — нужен был красный стрептоцид — новое и редкое по тем временам лекарство. Жунид пообещал, что че­рез Гоголева стрептоцид будет доставлен из аптекоуправле­ния — никак нельзя было допустить, чтобы единственный стоящий свидетель умер от гангрены. И так им не везет: уже третий лежит в санчасти и все трое плохи.

— Сегодня к вечеру будет  новое лекарство,  Будула­ев.— Лекарство дорогое. Но мы его для вас не пожалеем, потому что нам нужно обезвредить шайку. И помните: вы нам нужны и, мы будем о вас заботиться, пока вы нам помогаете. Вздумаете идти на попятный — выкарабкивай­тесь, как знаете. Поняли? — Прием был недозволенный, Жунид это отлично понимал, но другого выхода сейчас не было. Если он станет церемониться с цыганом, как того требуют все нормы и правила, то неизбежно промедлит, не выяснит всего, что ему нужно и... может наделать неиспра­вимых ошибок в Дагестане.

Будулаев повернулся, застонал, сжав губы.

—  Ну, чего?

—  Отвечайте! И поскорее.

—  Я был напротив,— тихо сказал цыган.— На чердаке. Там трехэтажный дом на другом конце площади. Видел я, как Зубера в машину садили.

—  Предупредил своих?

—  Ага. Как же еще?.. Телеграмму дал барону,— он ус­мехнулся, потрогал свой вспотевший лоб.— Так вот зачем про грамоту спрашивал, майор...

—  Из какого почтового отделения вы дали телеграм­му? — спросил Вадим Акимович?

—  Почем я знаю. За базаром там...

—  Понятно. Мы проверим.

—  Валяйте.

21. ВЫСТРЕЛЫ В СТАРОЙ БАШНЕ

Затерянный в горах уголок. Старик. Как крысы на то­нущем судне. Омар Садык во всем его блеске. Трапеза. Фе­офан третий надеется быть хитрее других. Конец цыган­ского барона. Бегство  Риты.

В сороковые годы на Кавказе были еще уголки, куда редко заглядывали туристы и охотники, не говоря уже о дру­гих любителях побродить, потому что места эти лежали обык­новенно в стороне от горных аулов и удобных дорог Един­ственный вид транспорта, возможный здесь, были лошади или неторопливые, но удивительно выносливые ослы, на которых навьючивали поклажу, а сам путник чаще вышагивал рядом, держа в руках сучковатый ореховый посох.

Козьи тропы, размытые дождями и потоками дороги усе­яны скатившимися с гор валунами, небольшими, размером с кулак, и огромными осколками породы весом в добрый деся­ток тонн.

В одном из таких уголков, затерянных среди нагромож­дений скал к юго-западу от Дербента, в верховьях безымян­ной горной речушки, пересыхавшей почти полностью в зной­ные летние дни и возрождавшейся с осенними ливнями, со­хранились древняя сторожевая башня и остатки нескольких давным-давно покинутых и разрушенных саклей, прилепив­шихся к склонам.

Горы в этом месте ущелья расступились, словно разре­занный надвое слоеный пирог, оставив посередине долины место для гигантского вздутия скал, которое, словно полуост­ров, одним узким своим краем соединялось с западной сте­ной ущелья. В центре его на высоте птичьего полета лежал плоский пятачок удобной для возделывания, брошенной те­перь земли размером с хорошую городскую площадь, а у об­рывистого склона заканчивался взмывающим вверх зубцом, на котором, как верный страж теснины, торчала старая баш­ня с выщербленными, выветренными боками.

В былые времена на башне стояли дозорные, вглядыва­ясь в туманную даль перевалов — не появятся ли с чужой стороны враждебные племена, грозящие набегом мирным аулам. Тогда на башне зажигался костер, чтобы передать тревожную весть другим дозорным, на следующей башне, построенной за многие версты отсюда, у самого поворота ущелья. И там зажигался костер: медленно, но верно сраба­тывала примитивная сторожевая цепь.

Теперь башня бездействовала — стены наполовину об­валились, обнажив внутреннюю каменную лестницу, верхний марш которой зарос травой, и, как свидетельство минувше­го, здесь еще торчали в расселинах заржавленные обломки стрел.

У башни была дурная слава. Иногда забирались к под­ножию горы, которую она венчала, пастухи со своими отара­ми, и кое-кто из них слышал приглушенные, голоса, доносив­шиеся сверху, а вечерами в башенных амбразурах светился тусклый отблеск догоравшего очага.

Времена абреков давно прошли, поблизости от башни не было ни жилья, ни коша,— значит, либо духи, либо недобрые люди нарушали ее покой — таково было мнение стариков из ближайших селений, находившихся на расстоянии многих километров отсюда.

... Летним июльским днем на освещенной солнцем верхушке башни стоял старик, одетый в горский бешмет, папа­ху и сапоги из дорогой хромовой кожи. Сухая белая рука его поигрывала наборным поясом, другой он нервно теребил ма­ленькую седую бородку клином и не спускал глаз с узкой тропы, которая вела с перевала сюда, к подножию башни.

Аскетическое худое лицо его, с узкой ниточкой плотно сжатых ехидных губ, выражало нетерпение и тревогу. Выцвет­шие подвижные брови то и дело сходились на переносице, когда он щурился, и снова возвращались в прежнее свое положение, послушные ка,ким-то извивам его мысли.

Старик зло пнул носком сапога татарник, выросший на земляной макушке башни, и хотел уже спуститься вниз, но, бросив еще раз взгляд на уступ скалы, за которой скрыва­лась внизу тропинка, увидел всадников, медленно выезжав­ших из-за поворота. Он присел, не спуская взгляда с тропы. Всадников было четверо. Последний шел пешком, ведя под уздцы лошадь и ослика с поклажей.

Старик спустился по крутой лестнице к основанию башни, обошел ее с севера и исчез в густых зарослях ореш­ника и ежевики, подступавших здесь вплотную к каменной кладке.

Прошло не менее часа, пока маленький караван поднял­ся по извилистой горной тропе.

Прибывшие спешились и, разнуздав коней, пустили их пастись на поляне.

Это были — Феофан третий, бывший цыганский вайда, его жена, уже несколько поблекшая, но все еще красивая цыганка Рита, Алексей Буеверов и Хапито Гумжачев.

— Рита, собери сушняку,— коротко бросил барон и во­шел в башню.

Хапито и Буеверов последовали за ним.

Внутри, несмотря на жаркий полдень, было прохладно и мрачновато. Свет сюда проникал из двух верхних амбразур, наполовину скрытых сейчас полуобвалившимся балконом, подобием церковных хоров, на котором некогда стояли у бой­ниц воины, чтобы отстреливаться от врагов во время осады. Самый темный угол — под лестницей, которая крутой спи­ралью поднималась вверх. Пол выложен шершавыми, исщерб^ ленными временем известняковыми плитами. Посередине — импровизированный очаг из камней и закопченный чугунный котел.

Феофан сел на каменную скамью возле стены и расстег­нул ворот рубахи, обнажив волосатую грудь. Буеверов вытер ладонью лоснящееся от пота лицо, швырнул на пол бурку, которую принес с собой, и улегся на спину, выставив толс­тый живот. Хапито молча стоял у очага, зорко вглядываясь во мрак башни.

Не обнаружив ничего подозрительного, он пошел к Фео­фану, пнув по дороге ногой Буеверова.

—  Разлегся, боров...

—  Ну, ты... полегче,— устало возмутился тот.

—  Садись, Хапито,— подвинулся барон.

Гумжачев сел.

—  Ну, говори, пахан.

Феофан третий достал из кармана галифе помятую пач­ку «Северной Пальмиры», не торопясь закурил, с наслажде­нием пустил вверх струйку дыма.

— Не нукай, Хапито. Не запряг еще,— барон провел толстым пальцем по своим щегольским усикам, приглаживая их, и, сжав ладонь в кулак, хлопнул себя по колену.— Ког­да надо, тогда и скажу. Сиди и не дышь...

Глубоко посаженные глазки Гумжачева недобро сверк­нули.

— С огнем не шути,— сипло сказал он.— Сколько ждать будем? Делить пора. Где Хан?

— Хан придет. Он сказал. Ждать будем, вон-да!

— Ждать-то больше жданок нету,— подал голос Буеверов. Которую неделю под Богом ходим. Шукай половину людей пересажал, а мы ждем у моря погоды!

Феофан цыкнул на него.

— Заткнись, Буй. Без тебя знаю. Омар не даст нам влип­нуть.

Никто не произнес ни слова. Имя старого шейха действо­вало отрезвляюще даже на таких типов, как Хапито Гумжа­чев.

Вошла Рита с ведром воды и охапкой хвороста.

— Расселись, дармоеды,— беззлобно сказала она и, вы­лив воду в котел, поправила грудь под кофтой.— Варить мясо, что ли?

— Рано,— сказал Феофан.— Ступай пока. Посмотри, не идет ли старик. Скажешь, вон-да.

Рита ушла, покачивая бедрами. Обычный свой наряд — необъятную цыганскую юбку, она сменила сегодня на муж­ские бриджи, откровенно обрисовывающие ее несколько раз­давшиеся формы. Буеверов перевернулся на бок, провожая ее масляным взглядом. Барон заметил это, и швырнул в него непотушенным окурком. Тлеющий пепел попал Буеверову за воротник.