Чарльз Портис - Железная хватка

— Я-то больше в Миссури.

— Вы на войне глаз потеряли?

— Я потерял его в бою за Лоун-Джек[64] невдалеке от Канзас-Сити. Лошадь подо мной убили, и сам я чуть не ослеп. Коул Янгер выполз под плотным ог­нем и меня вытащил к своим. Бедняга Коул — они с Бобом и Джимом пожизненное сейчас в миннесотской кутузке отбывают. Попомни мое слово — когда правда вся наружу-то выйдет, выяснится, что касси­ра этого в Нортфилде Джесси В. Джеймс застрелил [65].

— А вы и Джесси Джеймса знаете?

— Я его не помню, Поттер мне говорил, он с на­ми был в Сентралии[66] и даже убил там майора янки. Поттер вспоминал, он и тогда был злобной гадюкой, даром что совсем мальчишка. Гораздо подлее Фрэн­ка, говорил. Если так, то это что-то да значит. Вот Фрэнка я хорошо помню. Мы его тогда звали Козликом. А Джесси — нет, не помню.

— И теперь вы, стало быть, на янки работаете.

— Ну, как Бетси умерла, все поменялось. Не те времена. Тогда я б   о таком и не помыслил. Пустесойки[67] из Канзаса всю мою родню пожгли и скот угнали. Есть совсем нечего было — только скисшее молоко да зеленые початки. А пожуй початков со стебля — все одно голодным спать ляжешь.

— А что вы делали, когда война кончилась?

— А я скажу тебе, что делал. Когда мы с Потте­ром услыхали, что в Виргинии все сдались,[68] мы поехали в Индепенденс и тоже сложили оружие. Нас спросили, готовы мы признать правительство в Вашингтоне и принять присягу «Звездам и по­лосам». Мы ответили, что да, в общем готовы. Так и сделали — наступили себе на горло, да только сразу нас не отпустили. Дали нам день погулять под честное слово, а утром велели доложиться. Мы слыхали, ночью должен приехать майор из Канза­са, всех проверять — не кустоломы ли[69].

— Кто такие кустоломы?

— Не знаю. Они нас так называли. В общем, не понравились нам эти разговоры про майора. Почем знать, в каталажку он нас запрет или еще чего по­хуже, раз мы с Биллом Эндерсоном были и с ка­питаном Куонтриллом. Поттер стащил из конторы револьвер, и той же ночью мы оттуда сделали ноги на паре казенных мулов. У меня до сих пор тот однодневный отпуск под честное слово не закон­чился, а партизан давешний, видать, так меня и ждет. От одежды у нас одни лохмотья остались, а денег на двоих столько, что и на шмат табаку не хватит. Миль восемь от города отъехали — и тут разъезд: федеральный капитан и с ним три солдата. Спрашивают, верно ли в Канзас-Сити едут. Капи­тан был казначей, и мы этих господ избавили от монет на сумму больше четырех тысяч. Визжали они так, будто их кровные отбирали. А деньги-то ничьи — правительства то есть. Нам же нужны бы­ли подорожные.

— Четыре тысячи долларов?

— Да, и притом — золотом. И с лошадей их ссадили. Поттер свою половину добычи забрал и поехал в Арканзас. А я — в Кейро, Иллинойс, со своей, там назвался Барроузом и приобрел себе едальню под вывеской «Зеленая лягушка», на со­ломенной вдовушке женился. У нас даже бильярд­ный стол был. Дам и господ обслуживали, но в основном — господ.

— Я и не знала, что у вас жена была.

— Ну и я теперь не знаю. Ей втемяшилось, что я должен стать юристом. Трактирщик — это для нее как-то слишком низко было. Она купила тяже­ленную книжищу, «Дэниэлз об оборотных доку­ментах»[70] называется, и заставила меня ее читать. А та никак в голову не лезет. Как ни открою, ста­рина Дэниэлз меня на обе лопатки кладет. Ну, пить начал, домой по два-три дня не возвращался, с дру­зьями гулеванил. А жене общество моих речных друзей было противно. Она решила, что сыта этим всем по горло и вернется, пожалуй, к своему пер­вому мужу — он в Падьюке в скобяной лавке писарил, Говорит: «Прощай, Рубен, любовь к прили­чиям с тебя что с гуся вода». Это разведенка-то о приличиях толкует. Ну а я ей и отвечаю — так вот сказал: «И ты, Нола, прощай и будь на сей раз счастлива со своим торговцем гвоздями, с ублюд­ком этим!» А мальчишку моего она с собой забра­ла. Я ему все равно никогда не нравился. Наверно, до ужаса грубо с ним разговаривал, но я ж не хотел ему зла. Но этот Хорэс такой был неуклюжий, что хуже не бывает. Чашек сорок, наверно, разбил.

— А что стало с «Зеленой лягушкой»?

— Какое-то время пытался сам дела вести, толь­ко хорошую прислугу не найдешь, а мясо я так и не выучился покупать. Вообще не понимал, что де­лаю. Будто от пчел отбивался. Наконец все бросил, продал заведение за девятьсот долларов и поехал страну посмотреть. Тогда-то и заехал на Льяно-Эстакадо в Техасе, где бизонов стрелял с Верноном Шэфтоу и плоскоголовым индейцем по имени Олли. Мормоны выгнали Шэфтоу из Солт-Лейк-Си­ти, только не спрашивай меня за что. Будем счи­тать, что они друг друда недопоняли — и делу ко­нец. Нет смысла мне вопросы задавать, я на них все равно не отвечу. Мы с Олли оба свято поклялись молчать. Да, судари мои, лохматых тварей уже поч­ти и не осталось совсем. Жалко так, что сил нет. Я б вот прямо сейчас три доллара отдал за мари­нованный бизоний язык.

— И вас так и не поймали за то, что вы деньги украли?

— Я бы не назвал это кражей.

— Но это она и есть. Они ж не ваши были.

— В таком смысле меня это не мучило. Я сплю как младенчик. Уже много лет как.

— Полковник Стоунхилл говорил, вы разбой­ничали на большой дороге, пока не стали исполни­телем.

— А я все думаю: кто эти слухи распускает? Старик лучше б не совал нос куда не следует.

— Значит, пустые разговоры.

— Лишь немногим больше. Однажды славным весенним денечком я оказался в Лас-Вегасе, штат Нью-Мексико. Подорожные мне нужны были отча­янно, поэтому я и ограбил один из их маленьких банков, где такие высокие проценты. Думал, услугу всем окажу. Ведь вора ж не обворуешь, верно? Доб­рых граждан я никогда не грабил. Даже часы ни у кого не отобрал.

— Все равно воровство.

— Вот и в Нью-Мексико так же считали, — ска­зал на это Когбёрн. — Пришлось спасаться бегст­вом. В один день — три драки. Бо жеребчик был крепкий, и не родилась в тех землях лошадь, что его бы заставила глотать за собой пыль. Да только не понравилось мне, что меня гонят, как вора, да еще и стреляют вслед. Поэтому, когда от погони осталось человек семь, развернул я Бо, взял вожжи в зубы да погнал прямо на тех ребят, паля из двух флотских револьверов, что у меня в седельных ко­бурах с собой. А ребята, видать, все женатые, домашних своих любят, поэтому быстренько рассея­лись они все да и по домам разбежались.

— Трудновато в такое поверить,

— Во что?

— Что один против семерых так выдюжит.

— И тем не менее. Мы так в войну делали. Я ви­дал, как дюжина дерзких всадников целый кавале­рийский отряд в бегство обращала. Скачешь на че­ловека быстро и не сворачиваешь, и у него не будет времени подумать, сколько с ним товарищей, — он только про себя самого думать станет, как ему по­скорее убраться с дороги этого беса, что на него с цепи сорвался.