В поисках Солнца - Ален Жербо

Как только я покинул остров, течение быстро понесло меня на запад. Хива-Оа, мой следующий порт захода, лежал на юго-востоке, и когда я сделал длинный галс, чтобы обойти остров Уапоу, я увидел шхуну, лавирующую на восток. «Firecrest» тяжело бился в очень неспокойном встречном море, зарывая нос в волны.

На следующий день я увидел Хива-Оа, и ночью прошел к югу от Таху-Ата, чтобы избежать течения, выходящего из пролива Бордо. На следующий день ветер стих до легкого бриза, изменившись на северо-восточный, что заставило меня всю ночь бороться с ним. Наконец я прибыл в место лежащее в нескольких милях от моей якорной стоянки в Тахауку, но я был в штиле до раннего рассвета, когда легкий ветерок позволил мне плавно войти в гавань. Мне потребовалось семьдесят часов, чтобы пройти то, что я преодолел за двадцать пять часов в другом направлении; а за кормой у меня была шхуна G., водоизмещением 120 тонн, которая отплыла из Тайоаэ на двенадцать часов раньше меня и постоянно шла под парусами и мотором, потребляя двенадцать бочек бензина. Это не сильно меня удивило, так как большинство этих шхун были построены несколько хаотично; если бы их владельцы только потрудились построить их в соответствии с планами какого-нибудь компетентного архитектора, они бы получили огромную экономию, как времени, так и стоимости эксплуатации.

Если мое первое пребывание оставило у меня приятные воспоминания, у меня остались еще более приятные воспоминания о моем втором посещении и я, безусловно, намерен вернуться на эти острова через двенадцать часов, потому что я чувствую себя связанным с ними многими узами. Я снова совершил несколько восхитительных поездок верхом с доктором и его подругой Теа, молодой и очаровательной девушкой с Маркизских островов. Вместе мы отправились в плодородную долину Тааоа, прямо в конце залива Трейторс, где навестили мадам М., которая была наполовину маркизианкой. Там всегда были восхитительные вечеринки в местном стиле и поучительные беседы о былых временах на острове. Мы совершали экскурсии по долинам, где после купания в свежих и прозрачных водах горных потоков я научился наслаждаться изысканными пресноводными креветками, завернутыми в листья гибискуса и поджаренными на раскаленных камнях, пищей, достойной богов. Я также снова встретился со своими молодыми друзьями и возобновил наши спортивные игры на пляже Атуаны. После игры почти голым на солнце я стал таким же загорелым, как маркизианец и моя кожа начала возвращать свой естественный цвет, то есть таким, каким она была бы, если бы я всегда жил на открытом воздухе и на солнце без одежды.

Но мне снова пришлось отправляться в путь. На Таити меня ждала важная почта, первая за целый год, и мне пришлось обновить некоторые части такелажа Firecrest и сделать новые паруса. Маркизские острова были одним из редких мест остановки в моем круизе, которые я покинул с настоящим сожалением, так как чувствовал, что мог бы жить там в величайшем счастье.

Утром 9 февраля я снялся с якоря и под полным парусом прошел мимо пляжа Атуаны, где собралось много молодых людей страны. В знак прощания я выстрелил три раза из своей винтовки, затем направился к острову Фату-Хива, в шестидесяти милях к юго-востоку. Но на этот раз мои мысли были не о пункте назначения; они сосредоточились на приятных воспоминаниях о моем пребывании на Хива-Оа. К рассвету следующего дня я штилевал в виду Фату-Хивы. Только в полдень поднялся легкий бриз, который позволил мне достичь земли.

Этот остров превосходил по дикости другие Маркизские острова. Черные горы базальта вертикально поднимались из моря, и когда я приблизился к берегу, порывы ветра накренили Firecrest, и я мог приближаться к берегу только очень медленно, управляя лодкой, которая несла все свои паруса, с величайшей осторожностью. Я знал об опасностях сильных шквалов в заливе Вирджин, и о том, что шхуны у этого места всегда убирали паруса и входили в него только на моторе. Залив Вирджин, местное название которого еще более мелодично — Ханававе, представляет собой совершенно фантастическое зрелище, которое мог бы описать только По. Башни из базальта, принимающие самые странные формы минаретов, башен, шпилей, остроконечных скал, пронзенных, как игольное ушко, образуют фон залива, а узкая расщелина в горах открывается в долину. Буруны ревели, как гром, на пляже из черной гальки. Линия кокосовых пальм мелькала на фоне горных склонов. Еще меньше были две крошечные туземные хижины, и еще меньше — несколько точек на берегу, которые были людьми. Никогда я не испытывал такого ощущения незначительности человека по сравнению с величием Природы.

Подплыв так близко, что мой бушприт почти касался мыса, так как горные склоны отвесно обрывались в воду, я бросил якорь на глубине двадцати саженей на предательском покатом дне. Каноэ, управляемое молодым туземцем, вышло к Файркресту, но у меня не было желания сходить на берег; я не хотел разочаровываться в тот вечер, встретив актеров, менее красивых, чем сцена. Поэтому я повернул, покачиваясь на волнах и успокаиваемый ревом прибоя и жалобными криками коз на поверхности скал.

На следующее утро я тщетно пытался причалить на своей лодке Бертона. Прибой слишком сильно разбивался о гальку и вскоре разбил бы мое маленькое парусиновое каноэ вдребезги. Поэтому мне пришлось бросить якорь в нескольких ярдах от берега и плыть к нему. Часть населения ждала меня там, но какими печальными образцами человечества они были. По правде говоря, я не верю, что во всей долине был хоть один здоровый человек. Слоновья болезнь, туберкулез и лимфангит произвели среди них невероятные опустошения. Когда я сошел на берег, они столпились вокруг меня, хотели узнать причину моего визита и проявили крайнее изумление, когда я сказал, что приехал просто потому, что мне это интересно, а не потому, что у меня есть что им продать. Большая часть старых туземцев была татуирована; это меня не удивило, так как Фату-Хива всегда славилась своими татуировщиками и скульпторами. Женщины, как и в старые времена, были лишь слегка татуированы на лице — несколько завитков вокруг губ и мочек ушей. Ступня до щиколотки и правая рука до запястья были покрыты тонким узором, похожим на кружево. Никому не разрешалось класть руку, не имеющую татуировки, в домашнее блюдо попои.

Естественно, мне пришлось подчиниться неизбежным обрядам маркизской вежливости, и великолепный старый туземец, страдающий, увы, слоновой болезнью обеих ног, отвел меня в свою хижину, где я отведал превосходной еды из хлебного дерева, сваренного в кокосовом молоке. Хижина была отвратительной, построенной из