Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит

кондукторской фуражкой и словно стал на фут выше. – Южно-Тихоокеанская железная дорога работает по расписанию, а мы уже и так опаздываем. Все по вагонам!

– Подождите, – попросил Густав. – Мне нужно поискать улики, прежде чем…

– Быстро!!! – заорал Уилтраут. Когда он снова раскрыл рот, то говорил уже не с моим братом, а словно сквозь него: – Нам осталось меньше девяноста минут до Карлина, Невада. Пусть тамошняя полиция разбирается с трупом.

– А с этим что делать? – спросил Бедфорд, ткнув большим пальцем в сторону Эль Нумеро Уно.

– Пусть сидит в багажном вагоне, пока не доедем до города. – Уилтраут перевел взгляд на нас с братом. – Полагаю, будет глупо с моей стороны спрашивать, есть ли у вас с собой наручники.

– Вы полагаете совершенно верно, – подтвердил я.

Лицо кондуктора выразило отвращение, но не удивление.

– А у вас, Локхарт?

Услышав знакомое имя, толпа снова загудела.

– Говорил же тебе, это он, – сказал какой-то малый неподалеку.

– Не думал, что он уже такой старый, – ответил его приятель.

Если Локхарт их и услышал – а не услышал бы только глухой, – то не показал виду.

– Дайте веревку, и я позабочусь об этом сукином сыне.

Эль Нумеро Уно попятился, шаркая ногами, пока не уперся в крепкую, как кирпичная стена, грудь Бедфорда.

– Не подпускайте его ко мне!

Локхарт ухмыльнулся.

– Пока я тебя только свяжу.

Короля бродяг смена формулировки не успокоила, но вряд ли его настроение кого-то заботило. Бедфорд сграбастал несчастного огромными ручищами, подтащил к багажному вагону и швырнул внутрь, как будто Эль Нумеро Уно весил не больше мешка с перьями. После этого могучий кочегар запрыгнул в вагон сам и подал руку Локхарту. Затащив старого пинкертона к себе, негр с оглушительным грохотом захлопнул боковую дверь.

– Если не желаете заночевать здесь, прошу немедленно вернуться на свои места, – объявил Уилтраут тоном, в котором ясно слышалось, что он не только не шутит, но и будет рад возможности доказать это.

Все побежали к пульманам, но братец зашагал в противоположном направлении, к Уилтрауту.

– Послушайте, мне нужно всего две минуты, чтобы поискать…

– Посадка заканчивается! – прокричал Уилтраут прямо в лицо Старому.

После этого кондуктор удалился, а Густав остался стоять, отирая забрызганное слюной лицо.

– По-моему, он тебе отказал, – заметил я.

– Без всякого сомнения, – сказал голос у нас за спиной. И принадлежал этот голос той, кого не должно было здесь быть, учитывая, что даме не подобает болтаться в толпе, каких бы современных взглядов она ни придерживалась. – Боюсь, это также означает, что нашему кондуктору вы не очень нравитесь, мистер Холмс, – продолжила мисс Кавео, и я развернулся на каблуках лицом к ней. Она не спеша направлялась к пульману в сопровождении Честера К. Хорнера.

– Что ж, – ответил Старый, внезапно уставившись вниз, так что можно было подумать, будто он закрыл глаза, – в мои обязанности не входит кому-то нравиться.

– И слава богу, – сказал я ему.

– Ну, Отто, проявите же уважение, – упрекнула меня мисс Кавео. – Ваш брат продемонстрировал недюжинные способности к рассуждению. Осмелюсь предположить, ваш покойный «кузен» мог бы им гордиться.

– Это точно, – встрял Хорнер. Потом он склонился к уху леди и добавил: – Жаль только, нашему попутчику не хватает дедуктивных способностей, чтобы отличить дамскую комнату от мужской.

И, рассмеявшись собственной остроте, он помог мисс Кавео подняться по ступенькам в вагон.

– И почему такая девушка подпускает к себе этого осла ближе чем на милю… – проворчал я, качая головой.

– Женщины, – бросил Старый таким тоном, как будто одно это слово являлось ключом ко всем тайнам бытия. – Главный вопрос вот в чем: что она вообще здесь делала?

Я пожал плечами.

– Любит приключения.

Брат издал протяжный, исполненный страдания вздох, хотя я не знал, что послужило причиной мук: моя недогадливость или нечто совершенно другое. В поезд поднялись последние пассажиры, и пришло время решать: садиться в вагон или провести очень сухую, очень холодную и очень длинную ночь в пустыне.

Густав, казалось, всерьез взвешивал варианты. Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох и задержал холодный ночной воздух в легких, прежде чем выпустить его обратно.

Затем, распахнув глаза, он направился к «Тихоокеанскому экспрессу» на дрожащих, как желе, ногах.

Глава десятая. Черные занавески, или Пассажиры отходят ко сну, а Густав выходит на работу

Пока пассажиры чесали языками снаружи, проводники не бездельничали. В наше отсутствие спальный вагон преобразился. Вместо рядов мягких диванчиков нас встретил узкий проход, окруженный с обеих сторон темными бархатными занавесками. За этими занавесками находились наши кровати: верхние опустили из потолочных шкафов, а нижние сложили из сидений.

Зрелище было не слишком веселое: когда мы уходили, вагон напоминал длинную гостиную, теперь же он превратился в тесный и душный мавзолей.

Но настоящая гробница находилась перед нашим пульманом, в багажном вагоне. Быстро разнесся слух, будто железнодорожники поместили туда тело проводника багажного вагона… засунув его в большую кастрюлю из кухни вагона-ресторана.

«Что за чушь», – едва не вырвалось у меня, когда я услышал эту новость от Хорнера, который к тому же многозначительно поднял брови и подмигнул, словно рассказывал не вполне пристойный анекдот. Конечно, тело помяло при падении, но в кастрюлю его не засунешь. Тут нужна по меньшей мере ванна.

Я придержал язык из уважения к проходившим мимо дамам. «Тихоокеанский экспресс» уже набрал ход, и наши попутчики готовились ко сну. В результате мимо нас двигался сплошной поток женщин, направляющихся в дамскую комнату (куда Густав ненадолго заглянул сегодня) и возвращающихся оттуда.

Как выяснилось, путешествие в спальном вагоне имеет неожиданную интересную сторону, о которой я и не подозревал: ослабление общепринятых правил приличия. Большинство дам переоблачились в ночные рубашки, надев поверх лишь тонкий халатик или накидку, и мне приходилось тщательно скрывать, насколько смущают меня волнующие виды.

Мой брат был неспособен к подобному лицедейству: он даже не скрывал ужаса и продвигался по проходу бочком, уткнувшись лицом в занавески и прижав руки к бедрам, чтобы ненароком не дотронуться до женского тела.

Старый направился в туалет в головном конце вагона – предварительно убедившись, что это мужской туалет, – мне же было велено следовать за ним, но сначала достать с полки наш саквояж. Однако Хорнер уже пустил язык в галоп, и ускользнуть от болтливого соседа было не так-то легко.

– Готов поспорить, «Тихоокеанскому экспрессу» конец, – вещал коммивояжер. – Он должен ходить до октября, пока не закроется выставка, но вряд ли выкарабкается. Банда Лютых ограбила самый первый поезд в мае, а теперь бродяга убивает одного из железнодорожников! Когда об этом узнают, никто не поедет на экспрессе, даже даром и с доплатой.

– А я вот не уверена, – возразила миссис Кир. Она все еще была в дневном наряде, поскольку Хорнер вовлек ее в разговор до того, как дама успела сбежать в ватерклозет. – В конце концов, что одному опасность, другому развлечение. Не думаю, что ограбление и несчастный случай отпугнет так уж много пассажиров. Посмотрите хоть на меня: я сама была на том первом поезде до Чикаго и видела Барсона и Уэлша собственными глазами. И все же поехала снова.

Я и не подозревал, что рот у Хорнера открывается настолько широко: челюсть отвисла так низко, что можно было бы закатить в горло пончик.

– Вы были на экспрессе, когда… о, простите нас, мисс Кавео. Вам достаточно места, чтобы пройти?

Мне с трудом удалось удержать взгляд на уровне глаз юной леди, когда она присоединилась к нам. По плечам я видел, что Диана переоделась в ночную рубашку с рюшами и кружевами, и было нелегко преодолеть искушение взглянуть ниже.