Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд

на него, увидел, что шерсть у него на спине встала дыбом, будто щетка, а потом услышал, как глубоко-глубоко в горле Ба-Ри зарождается рык, полный лютой ненависти. Именно такой рык не подпустил к нему комиссионера с Лак-Бэн, и Кэрвел, открыв казенную часть своего ружья, чтобы проверить, все ли там в порядке, тихонько засмеялся от радости. Возможно, Ба-Ри слышал этот смех. Должно быть, это что-то для него значило, поскольку он вдруг повернул голову и посмотрел на своего спутника, прижав уши.

Волки умолкли. Кэрвел понимал, что из этого следует, и сосредоточенно ждал. В полной тишине резко прозвучал металлический щелчок затвора на его винтовке. Минуты текли, а они не слышали ничего, кроме потрескивания костра. Внезапно мускулы Ба-Ри распрямились, как пружины. Он отпрыгнул назад и встал за спиной у Кэрвела, мордой к лесу, пригнул голову, и его дюймовые клыки блеснули, когда он зарычал в черные глубины чащи за границей круга света. Кэрвел мгновенно развернулся. И едва не испугался увиденного. Пара глаз, полыхавших зеленоватым огнем, а за ними еще пара, а дальше столько, что и не сосчитать. Он резко втянул воздух. Глаза были будто кошачьи, только гораздо больше. Одни от прямого света костра стали красные, как уголья, другие пылали зеленым и голубым – живые и бестелесные. Кэрвел окинул взглядом черное кольцо леса. Они были и с другой стороны, окружили их отовсюду, но гуще всего огни сверкали там, где он увидел их первыми. В эти секунды он едва не забыл о Ба-Ри, затаив дыхание при виде этого смертельного кордона из чудовищных глаз. Волков было не менее полусотни, а может быть, и сотня, и в этом диком краю они не боялись ничего, кроме огня. Они подобрались к стоянке без единого звука – ни скрипа снега, ни хруста ветки под мягкими лапами. Будь это чуть позже, когда они с Ба-Ри уже легли бы спать, а костер погас…

Он поежился – на миг эта мысль едва не лишила его самообладания. Стрелять без крайней необходимости он не собирался, но приклад будто сам собой оказался у плеча, и Кэрвел несколько раз подряд выстрелил туда, где глаз было больше всего. Ба-Ри понимал, что означают ружейные выстрелы, и бросился в сторону стаи, обуреваемый безумным желанием вцепиться в горло кому-нибудь из своих врагов. Кэрвел испуганно вскрикнул ему вслед. Он увидел, как мелькнуло в воздухе тело Ба-Ри, увидел, как его поглотила тьма, и в тот же миг услышал смертоносный лязг челюстей и шум борьбы. Его охватила паника. Пес убежал к волкам один, и волки ждали его. Конец предрешен. Его четвероногий товарищ угодил прямо в зубы смерти!

Он слышал бешеный скрежет этих зубов в темноте. Слушать его было тошно. Рука Кэрвела потянулась к кольту сорок пятого калибра на поясе, а разряженную винтовку он бросил на снег. И ринулся во тьму, целясь перед собой из большого пистолета с таким диким боевым кличем, что его, должно быть, было слышно за милю. А вместе с кличем он полностью разрядил свой кольт в гущу дерущихся зверей. Пистолет был восьмизарядный, и Кэрвел умолк и вернулся в круг света от костра не раньше, чем раздался металлический щелчок опустевшего барабана. Кэрвел прислушался, тяжело дыша. Он больше не видел глаз в темноте и не слышал движения тел. Внезапность и ярость его нападения отогнали стаю. Но где же пес? Кэрвел затаил дыхание и напряг глаза. В круг света выползла какая-то тень. Это был Ба-Ри. Кэрвел кинулся к нему, обхватил под грудь и выволок к костру.

После этого с лица Кэрвела еще долго не сходило озадаченное выражение. Он перезарядил оружие, подбросил хвороста в костер и вытащил из рюкзака бинты, чтобы перевязать три-четыре самые глубокие раны на ногах Ба-Ри. И с десяток раз спрашивал в полнейшем недоумении:

– Да что за муха тебя укусила, а, старина? У тебя-то откуда такой зуб на волков?!

Всю ночь он не спал и был начеку.

* * *

Случай с волками положил конец всякой неопределенности между человеком и собакой. Несколько дней после этого они медленно продвигались на северо-запад, и Кэрвел нянчил Ба-Ри, словно больного ребенка. Поскольку Ба-Ри было трудно идти, Кэрвел проходил всего несколько миль в день. Ба-Ри все понимал, и в нем крепла великая любовь к человеку, чьи руки были нежными, как у Ивы, а голос наполнял его теплом теснейшей дружбы. Ба-Ри отбросил страх и подозрительность. А Кэрвел со своей стороны подметил много интересного. Обширные безлюдные просторы вокруг и полное одиночество дали ему возможность поразмышлять о незначительных деталях, и он поймал себя на том, что с каждым днем все пристальнее присматривается к Ба-Ри. И наконец сделал открытие, которое заставило его основательно задуматься. Каждый раз, когда они останавливались, Ба-Ри неизменно поворачивался к югу, а когда они делали привал, он чаще всего принюхивался именно к южному ветру. Кэрвел решил, что это совершенно естественно, ведь там остались старые охотничьи угодья Ба-Ри. Но шли дни, и он подметил и кое-что другое. То и дело Ба-Ри, обернувшись в сторону дальних краев, которые они покинули, тихонько скулил, а потом подолгу не находил себе места. Он ничем не показывал, что хочет покинуть Кэрвела, но Кэрвелу становилось все очевиднее, что его пес слышит какой-то загадочный зов из южных земель.

Поначалу Кэрвел собирался двинуться в окрестности Большого Невольничьего озера, до которого было добрых восемьсот миль к северо-западу, пока снег не начал таять. А оттуда он думал проплыть в половодье на каноэ на запад к реке Маккензи и в конце концов попасть в горы Британской Колумбии. Но в феврале все его планы переменились. На озере Уолдайа Кэрвела и Ба-Ри застиг страшный буран, и когда уже казалось, что спасения нет, Кэрвел случайно набрел в густом сосняке на хижину, а в хижине лежал мертвец. Он умер уже давно, и тело заморозилось. Кэрвел вырубил в земле могилу и похоронил его.

Эта хижина стала просто находкой для Кэрвела и Ба-Ри, особенно для Кэрвела. Как видно, хозяин у нее был только один – тот мертвец; хижина была удобная, с хорошими запасами продовольствия, более того, ее владелец добыл много прекрасной пушнины, прежде чем застудил себе легкие и умер. Кэрвел бережно перебрал меха и остался очень доволен. На любой станции за них дали бы тысячу долларов, и он считал, что имеет полное право считать их своей собственностью. Не прошло и недели, как он