Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд

этот миг Ба-Ри внезапно вскрикнул прямо-таки по-человечески и умчался как ветер.

Кэрвел скинул рюкзак, как только вышел на прогалину. Теперь он бросил туда же и ружье и кинулся за Ба-Ри. Он стремительно перебежал поляну и углубился в можжевельники, а оттуда вела заросшая травой тропа, которую когда-то протоптали человеческие ноги. Кэрвел бежал, пока не запыхался, а потом остановился и стал слушать. Ба-Ри слышно не было. Но старая заросшая тропа уводила в лес, и Кэрвел двинулся дальше.

Ба-Ри тоже остановился у самого глубокого темного озерца, где так часто резвились они с Нипизой. Он слышал журчание воды, и глаза у него сияли, будто тлеющий костер, когда он высматривал Нипизу. Он надеялся застать ее здесь – увидеть, как ее стройное белое тело мерцает в темной тени раскидистой сосны или внезапно вспыхивает, как снег, в теплом островке солнечного света. Глаза его выискивали их старые укромные уголки – большой расколотый валун у берега, уступы, под которые они заныривали, будто выдры, еловые ветви, опускавшиеся к самой воде, в которых Ива любила понарошку прятаться от него, пока он искал ее вокруг озера. И вот наконец Ба-Ри окончательно осознал, что Нипизы здесь нет и надо идти искать ее дальше.

Он отправился к вигваму. Полянка, где они выстроили свой тайный шалаш, была залита солнцем, светившим сквозь просеку на западе. Вигвам был на месте. С точки зрения Ба-Ри, он почти не изменился. А с земли перед шалашом исходил тот самый запах, который Ба-Ри уловил издалека в неподвижном воздухе, – запах дыма, поднимавшегося от костерка. Над костерком кто-то склонился – и Ба-Ри вовсе не показалось ни удивительным, ни сколько-нибудь неожиданным, что у этого кого-то вились по спине две толстые блестящие косы. Ба-Ри заскулил – и от этого звука кто-то у костра сначала напрягся, а потом медленно повернулся.

И даже тогда Ба-Ри не нашел ничего сверхъестественного в том, что это не кто-нибудь, а именно Нипиза. Он потерял ее только вчера. А сегодня нашел. И в ответ на его поскуливание раздались бурные рыдания, рвавшиеся из самого сердца Ивы.

* * *

Кэрвел нашел их через несколько минут – Ива прижимала голову Ба-Ри к груди и плакала, плакала, будто младенец, уткнувшись лицом в шерсть Ба-Ри. Кэрвел не стал им мешать и ждал, и пока он ждал, что-то в этих рыданиях и в лесной тишине словно бы прошептало ему обрывки истории о сожженной хижине и двух могилах и о том, что значил таинственный зов, манивший Ба-Ри на юг.

Глава XXXI

В ту ночь на поляне запылал новый костер. Уже не прежний, маленький, который разводили в страхе, как бы его не заметили посторонние глаза, а настоящий костер, пламя от которого взмывало высоко в небо. В свете этого пламени стоял Кэрвел. И как преобразился костер, переставший быть горкой тлеющих угольков, на которых Нипиза готовила себе обед, так преобразился и Кэрвел, беглый преступник и официальный покойник. Он сбрил бороду, скинул полушубок из шкуры карибу, закатал до локтей рукава, а на лице его играл буйный румянец, не вполне объяснявшийся солнцем, ветрами и бурями, и в глазах появился огонек, которого не было пять лет – а может быть, и всю жизнь. Он не сводил глаз с Нипизы.

Она сидела у костра, подавшись к теплу, и на ее чудесных волосах играли золотистые блики. Пока она так сидела, Кэрвел не шевелился. И даже не дышал. Огонь в его глазах сиял все ярче – так всегда бывает, когда мужчина боготворит женщину. Тут Нипиза вдруг обернулась и перехватила его взгляд. Ее глаза говорили красноречивее любых слов. Все ее лицо сияло от новых надежд и новых радостей. Кэрвел присел рядом с ней на березовое бревно и завел разговор – и при этом будто невзначай взял в руки одну ее толстую косу и теребил ее. У их ног лежал Ба-Ри и внимательно на них смотрел.

– Завтра или послезавтра я пойду на Лак-Бэн, – сказал Кэрвел, и в голосе его, помимо нежного благоговения, прозвучала горькая, жестокая нота. – И не вернусь, пока… пока не убью его.

Ива не сводила глаз с костра. На некоторое время воцарилась тишина, слышалось лишь потрескивание пламени, и в этой тишине пальцы Кэрвела переплетались с шелковыми прядями волос Нипизы. Он невольно вернулся в прошлое. Какой прекрасный случай упустил он тогда на охотничьей тропе Мак-Таггарта! Если бы он только знал! Он стиснул зубы – в пляшущем пламени костра перед ним представали картины того дня, когда комиссионер со станции Лак-Бэн убил Пьеро. Нипиза все ему рассказала. Как она сбежала. Как бросилась в бурные ледяные воды на дне ущелья, уверенная, что погибнет. Как чудесно спаслась – и как ее, полумертвую, нашел Тубоа, беззубый старый индеец-кри, которому Пьеро из жалости разрешал охотиться в своих угодьях. Кэрвел всей душой ощутил всю трагедию, весь ужас того кошмарного часа, когда солнце навсегда зашло для Нипизы, и видел в пламени костра, как верный старый Тубоа, собрав последние силы, несет Нипизу от ущелья за долгие мили к себе в хижину; перед ним представали картины нескольких последующих недель в этой хижине, голода и невыносимого холода, когда жизнь Нипизы висела на ниточке. А потом, когда легли самые глубокие снега, Тубоа умер. Пальцы Кэрвела сжались в кулаки и стиснули косу Нипизы. Он глубоко вздохнул, уставившись в огонь:

– Завтра я пойду на Лак-Бэн.

Некоторое время Нипиза не отвечала, глядя прямо перед собой. Потом она сказала:

– Тубоа собирался убить его, когда настанет весна и можно будет туда пойти. Когда Тубоа умер, я поняла, что теперь сама должна его убить. И я отправилась туда с ружьем Тубоа. Я его зарядила. Вчера. И… – Она повернулась к нему – глаза ее победно сияли – и полушепотом произнесла: – Месье Джиим, вам не нужно идти на Лак-Бэн. Я послала туда вестника.

– Вестника?!

– Да, Укиму-Джиим, вестника. Два дня назад. Я попросила передать, что не погибла, что я здесь, жду его и стану его Искво – женой. О, о, он придет, Укиму-Джиим, и придет скоро. И тебе не придется убивать его. Non! – Она улыбнулась, глядя ему в лицо, и сердце у Кэрвела застучало, как барабан. – Ружье заряжено, – тихо сказала она. – Я выстрелю.

– Два дня назад, – проговорил Кэрвел. – А до Лак-Бэн отсюда…

– Он будет здесь завтра, – ответила ему Нипиза. –