Нефритовая лиса - Крис Велрайт

Ни биения, ни вибрации, к которой она уже привыкла. Ни дыхания, которое откликалось на её шаги.

Под её босыми ступнями был только камень: холодный, скользкий, равнодушный.

Где дорога⁈ — панически пронеслось в голове.

Сердце застучало так сильно, что гул совпал с воем ветра.

Сквозь слепящую снежную пелену она с трудом различала свои ноги, словно они исчезали в молочной белизне. Всё вокруг стало размытым, как в густом тумане. Не было ни края тропы, ни огней, ни леса, ни моря, только метель и безмолвие.

Неужели она сошла с пути?

Если да, то всё. Теперь она может навсегда остаться здесь, в этой белой мгле, где не видно даже горизонта, где подступает безликий холод и шаг в сторону может стать последним.

В голове вспыхивали обрывки слов шаманки: «Не сходи с тропы… не оборачивайся…»

Ицин сжала губы, но это не помогло. Вся её недавняя сила, чувство избранности, гордое «я всё смогу» рассыпалось, будто и не существовало. Она вновь ощутила себя той самой растерянной, глупой девчонкой, что никогда не понимала, как устроен этот мир.

Ицин опустилась на колени. Под руками не было ничего, кроме камня и снежной пелены, что сразу облепила пальцы, впиваясь в кожу холодом. Она провела ладонями по поверхности, вслепую, вслушиваясь в каждый шорох, в каждый намёк на то, что тропа всё ещё существует где-то рядом, что она просто оступилась и вот-вот найдёт её снова.

Но пальцы скользили лишь по шершавому камню. Снег налипал, ветер забивался в рукава, в волосы, в уши. Она дрожала так сильно, что зубы стучали сами по себе, дыхание стало рваным, коротким, будто кто-то сжимал её грудь изнутри. Холод проникал в лёгкие, обволакивал их, и каждый вдох становился борьбой.

Пальцы онемели, превратились в деревянные. Паника охватила её целиком. Ицин вскрикнула — не то от страха, не то от отчаяния — и резко метнулась в сторону, наугад, полуинстинктивно. Ей казалось: стоит лишь вытянуть руку, и она нащупает то, что спасёт её — чешую, вибрацию под ногами.

Но под ладонями оставался только камень.

Вдруг сквозь завывание ветра прорезался смех. Ядовитый, насмешливый хохот. Кто-то потешался над ней, над тем, что минуту назад она шла гордая и уверенная, а теперь ползала по камню, жалкая, готовая разрыдаться.

Смех был противным, липким. Сначала один голос, затем другой, третий, и вскоре они слились в хор: смешки, хохот, злое фырканье. Звуки обступили её со всех сторон, будто невидимые существа хохотали прямо над её ухом.

С ней снова играли, ее снова обманули.

Глаза Ицин намокли, но слёзы, едва коснувшись щёк, сразу же превращались в ледяные крупинки. Тело переставало слушаться, ноги наливались свинцом, руки дрожали. Она чувствовала, что вот-вот рухнет навзничь и останется лежать в этой белой пустоте навсегда.

И тогда, из последних сил, она рванулась вперёд — без направления, без цели, хоть куда, лишь бы уйти от этого смеха. Она бросилась в сторону, как загнанное животное, надеясь только на удачу. И мир вновь перевернулся. Кто-то сорвал белоснужную вуаль, и метель рассыпалась в пыль.

Её окутали запахи травы, пыльной земли, перегретого воздуха, пропитанного тяжестью знойного лета. Она вдохнула и сразу закашлялась, воздух был тёплым, сухим, наполненным ароматом полевых растений, сухих корней, сухого дыма. Ночь. Поле. Луна.

Вокруг простиралось бескрайнее пространство, усеянное высокой травой, колышущейся в тишине. Над головой сияла яркая луна, огромная, почти нереальная, как в детской сказке. Никакого снега. Ни следа холода.

Под её ладонями вдруг ожила тропа. Та самая, шевелящаяся, живая, тёплая. Она сразу узнала это ощущение — лёгкое покалывание, тихий гул под кожей. Ицин ощутила невероятное облегчение. Сердце отпустило, дыхание выровнялось. Ей хотелось лечь прямо на эту дорогу, прижаться к ней щекой, обнять её руками и никогда больше не расставаться. Будто это не тропа, а единственное существо во всём мире, которому можно доверять.

Она посмотрела на нее и сердце сжалось: её ноги были уже полностью за пределами чешуйчатой дороги. Она почти сошла с неё. Почти потеряла ее. Только ладони всё ещё цеплялись за край, за скользкую, живую поверхность. Ей невероятно повезло.

С дрожащими губами, не думая больше ни о чём, она нервно и испуганно поползла назад, подтягивая тело на руках, как раненая. Трава хлестала по щекам, волосы прилипали к лицу, но она не останавливалась, пока вновь не оказалась на тропе, всем телом, всем весом, прижавшись к ней, к этому странному живому существу.

Дорога под ней тихо дышала. Как будто приняла обратно. Ицин закрыла глаза на мгновение и выдохнула, тяжело, дрожащим грудным вздохом. Она не знала, что бы с ней было, если бы осталась там. Но знала одно: ей нельзя больше терять тропу. Ни за что.

Ицин вздрогнула от звука: протяжного и громкого ржания. Она резко подняла голову и застыла.

По пустоши, вдоль горизонта, неслись кони, их тела были охвачены алым и переливающимся пламенем. Огненные гривы развевались, копыта выбивали из земли искры. За ними мчались псы. Огромные, как быки, с пастями, из которых валил густой, тёмный дым. Их тела были покрыты чем-то, что напоминало обожжённую кожу, на которой проступали тлеющие трещины, будто под кожей скрывался жар.

Ицин медленно поднялась. Её ноги, не спрашивая её воли, сделали шаг вперёд, потом ещё один. Внутри всё сжалось от страха, восторга и тревоги. То, что она видела, было ужасающе и прекрасно одновременно — видение чужого мира, где всё подчинялось иным законам.

Огненные кони неслись, не сгорая в собственном пламени. Псы с дымными пастями рычали, но их рычание тянулось протяжно, больше походя на раскат грома, чем на лай. Земля под ними дрожала, будто сама боялась этих тварей.

Ицин чувствовала, как её глаза широко раскрываются, не моргая, как дыхание сбивается, но не от ужаса, а от странного восторга.

Почему? — мелькнуло у неё. — Почему я тянусь к этому? Почему моё любопытство сильнее страха, сильнее разума?

Она прекрасно понимала, что поступает безумно, что каждый шаг может привести к гибели. Но совладать с собой было невозможно. Здесь, в этом месте, её желания будто ожили, стали плотью, обрели силу, которая толкала её вперёд, невзирая ни на что. Ицин почти ощутила вкус этой силы — горький, дымный, но такой сладкий, что отказаться было невозможно.

Земля, по которой неслись существа, была покрыта травой, но она двигалась, как будто была живой. Лопухи сгибались, разворачивались,